Сильнее смерти - читать онлайн книгу. Автор: Джон Голсуорси cтр.№ 52

- Я здесь.

Он подхватил ее под руку, и, не говоря ни слова, они прошли под аркой. Плечо к плечу они шагали по сухому песку, вскарабкались на обрыв и через луг вышли к огороженному выгону. Он распахнул перед нею калитку, и, когда она проходила, он обнял ее и поцеловал в губы. Для нее, целованной тысячу раз, это был первый поцелуй! Смертельно побледнев, она отшатнулась от него и оперлась о калитку; потом ее губы задрожали, глаза потемнели; она смотрела на него, словно обезумев, и вдруг, отвернувшись, закрыла лицо руками. Рыдания сдавили ей горло, ей казалось, что вот-вот у нее разорвется сердце. Он робко, растерянно взял ее за руку, что-то умоляюще шептал ей на ухо, но ничто не помогало, она не переставала плакать. Этот поцелуй словно сломал барьер в ее сердце, стер всю ее жизнь до этой минуты, - это было что-то страшное и прекрасное. Наконец она пробормотала:

- Простите... О, простите... Не смотрите на меня. Отойдите немного в сторону, и я... Сейчас все будет хорошо.

Он молча повиновался и, пройдя через калитку, уселся на краю обрыва спиною к ней и лицом к морю.

Джип так сильно вцепилась в дерево калитки, что у нее заболели пальцы. Она смотрела на бабочек, которые в солнечном свете летели к искрящемуся морю, постепенно превращаясь в белые пятнышки на фоне синего неба.

Она никак не могла поверить, что все это правда. Слишком сильным, сладостным, пугающим было это чувство. И она сказала:

- Позвольте мне уйти домой. До завтра!

- Конечно. Как хотите, Джип.

Он прижал ее руку к своей щеке и, сложив руки на груди, снова уставился на море. Джип не пошла домой, а долго просидела в сосновом лесу, пока не сгустились сумерки и звезды не загорелись в небе - оно было того розовато-лилового цвета, который, как утверждают спириты, есть цвет одежд добрых душ.

Поздно ночью, кончив расчесывать волосы, она открыла окно и вышла на веранду. Ни звука в спящем доме, ни дыхания ветра! Ее лицо, руки, вся она горела, как в огне. Луна гнала от нее сон. На море начался прибой, и волны то вздымались, то спадали. Песчаный обрыв казался заснеженным холмом. Все было необычным, как всегда в лунную ночь. Большая ночная бабочка задела ее лицо. Какой-то ночной зверек завозился в песке. И вдруг тень, падавшая от сосны, шевельнулась - чуть-чуть! Прислонившись к стволу, там стоял Саммерхэй, его лицо уже было заметно теперь на фоне ствола. Луна осветила его руку, которую он приложил к глазам. Потом он каким-то умоляющим жестом протянул к ней эту руку. Джип не двигалась и смотрела прямо на него. С чувством, доселе не изведанным, она увидела, что он идет к ней. Вот он остановился, глядя вверх. Его лицо выражало страсть, мольбу, изумление - она видела все это и слышала его благоговейный шепот:

- Это вы, Джип? Правда, это вы? Вы выглядите такой юной!

С того времени, как Джип отдалась ему, она чувствовала себя словно заколдованной - она ведь никогда не верила в любовь, никогда не думала, что может полюбить так, как любила сейчас! Дни и ночи проходили для нее как во сне. Если раньше она считала невозможным посвящать посторонних в секреты своей замужней жизни, то теперь для нее вообще не существовало никого. Только мысль об отце тяготила ее. Он вернулся в Лондон, и она знала, что обязана рассказать ему все.

Она уехала еще до конца месяца, который должна была провести у моря, приказав Бетти вернуться вместе с маленькой Джип двумя днями позже. Уинтон, побледневший за время лечения, застал ее дома, когда вернулся из клуба.

Она надела вечернее платье. Золотистые от загара лицо и шея подчеркивали белизну ее плеч. Он никогда не знал ее такой, никогда не видел, чтобы ее глаза так сияли. У него вырвался вздох удовлетворения. Она напоминала цветок, который долго не распускался и вдруг расцвел во всем великолепии. Джип отвела от него взгляд и весь вечер откладывала свою исповедь. Ей было нелегко, очень нелегко! Наконец, когда он уже закурил свою сигару "на сон грядущий", она опустилась на ковер возле его кресла и прислонилась к его колену, чтобы он не видел ее лица, - совсем так, как после ее первого бала, когда она слушала его исповедь.

- Отец, помнишь, ты говорил мне однажды, что я не понимаю чувства, которое ты и моя мать испытывали друг к другу?

Уинтон молчал, и она закончила:

- Теперь я знаю, как это бывает; скорее умрешь, чем откажешься от него.

- От кого? От Саммерхэя?

- Да. Я думала, что никогда не полюблю, но ты оказался прав.

Прав! В горестном молчании он поспешно размышлял: "Что же делать? Что я могу сделать? Добиваться для нее развода?"

То ли его смутил звук ее голоса, то ли встревожила серьезность положения, но он почему-то не почувствовал возмущения, как в те дни, когда он потерял ее из-за Фьорсена. Любовь! Такая же, как та, что застигла врасплох ее мать и его самого! Любовь к этому юноше? Приятный молодой человек, хороший наездник - ее можно понять! Вот только знать бы, как поступить! Он положил руку ей на плечо и сказал:

- Тогда, Джип, нам надо заняться разводом, а уж потом...

- Слишком поздно. Пусть тот разводится со мной, если хочет!

Слишком поздно? Неожиданно он вспомнил, что не вправе сказать ей хоть одно слово укора. И он замолчал. Джип продолжала:

- Я люблю его всем своим существом". Мне все равно, как это будет открыто или тайно. Мне все равно, что бы об этом ни подумали.

Она повернулась к нему. Такой он никогда еще не видал Джип! Вся пылающая, почти задыхающаяся, с настороженным взглядом, каким смотрит кошка или львица, когда что-то угрожает ее детенышам. Он вспомнил, какое у нее бывало напряженное лицо, когда еще девочкой она брала на лошади слишком высокие для нее препятствия. Наконец, он нарушил молчание:

- Жалею, что ты не сказала мне этого раньше.

- Я не могла. Я сама еще не знала. О, отец, я всегда огорчаю тебя! Прости меня.

Она приложила его руку к своей горящей щеке. И он подумал: "Простить? Разумеется, я прощу. Дело не в этом, а дело в том..."

Перед ним встала картина: о его любимой Джип начинают поговаривать, о ней идет молва из уст в уста? ей, как и ему, приходится скрываться от всех, встречаться украдкой, урывками, оберегать эту тайну даже от собственной маленькой дочери. Ах, только не это! И все-таки даже это лучше, чем злые языки, любопытствующие глаза, люди, которые подмигивают или смотрят на тебя с благородным негодованием! Саммерхэй принадлежал примерно к тому кругу, в котором вращался он сам; в замкнутом мирке всегда особенно пышно расцветают сплетни, их можно уподобить ползучим паразитическим растениям. Его мозг стал поспешно, но уже хладнокровно искать какого-то выхода. На лице у него снова было выражение охотника, заметившего лису, выбегающую из чащи.

- Никто этого не знает, Джип?

- Никто.

Это уже кое-что! С раздражением, которое поднималось из самой глубины его души, он пробормотал: