Мемуары "власовцев" - читать онлайн книгу. Автор: Александр Окороков cтр.№ 4

Только стали располагаться на ночь, как вдруг слышим голос: «Господа офицеры, как я рад вас видеть!» Оказался Чекунов, с галунами сержанта — племянник парижского врача Чекунова, сам в прошлом офицер Лейб-Казачьего полка. Пьян вдребезги. Он на итальянской службе под фамилией Чекони, но из-за его склонности к алкоголю ему не дали офицерского чина. Он нас успокаивал, говоря, что, мол, потерпите, вчера перед вашим приездом и другие были в таком же положении. Очень милый господин, но, к сожалению, всегда был пьян.

Утромнаснапоиликофеидалиподьёмные — по 1850лир. Вечером перекочевали в отель около вокзала «Альберго Рома», на улице Иоанны королевы Болгарии («Джиованна Реджина ди Болгария»). После освещённого Мадрида нам казалось странным — везде затемнение, движение в Риме происходит в темноте. Получили карточки на продукты, одежду. В ресторанах отрезают купоны на хлеб, на макароны и мясо. Ежедневный рацион — 150 грамм хлеба, 100 грамм макарон. Познакомились с неким Мальцевым, с которым близко сошлись. Он в таком же состоянии, как и мы — офицером-переводчиком, женат на красивой итальянке (впоследствии он был послан в Комо, на границе со Швейцарией, и убит красными партизанами; после нашего возвращения из России я посетил его жену и помог ей уехать к родным в провинцию).

Мы получили солдатское обмундирование: шинель, мундир, штаны, две серых рубахи, серый галстук. Отдали портному перешить, но он оказался завален работой и обещал приготовить всё только 29 декабря, а нас уже торопят с отъездом в Россию. Мы считаемся подпоручиками 73-го Туринского полка (сотготененте), но пока ходим в штатской одежде. По утрам являемся на место службы в Дистрикт 2-й Рима. Пришлось выбрать себе итальянскую фамилию — на случай возможного плена и вообще всяких осложнений. Я стал величаться «Соттотененте Габриэли Антонио» (по фамилии матери — Гаврилова). Селиванов стал называться Сельви, а Сладков — Костантини. Настоящие наши фамилии известны были лишь в Дистрикте 2-м и в Военном министерстве.

Это даже удобно — быть «чистокровным итальянцем» — хотя и паспорт «чистокровного испанца» у меня в кармане. Я немного изучил итальянский (тосканский) язык, но понимать итальянцев труднее, чем говорить, так как они говорят быстро и нередко с местным акцентом. С нашим переводчиком сержантом Близко отправились в офицерский магазин (нечто вроде «Экономического общества» в старой России). Селиванов и Сладков купили прекрасные сапоги, русского покроя, по 300 лир (я привёз сапоги из Испании). Накупили шила-мыла и прочей мелочи. Продают только офицерам по предъявлению документа. Около кассы пришлось наблюдать картину: двое в штатском (итальянские офицеры вне службы ходят в штатском) поспорили из-за очереди, подняли крик, стали тыкать друг другу документы — «я майор, а я подполковник». Я по простоте души вообразил, что они вынут пистолеты и станут стрелять друг в друга, но наш переводчик успокоил — «это обычная манера итальянцев разговаривать».

Стали заводить знакомства. Сладков нас познакомил с милейшим князем Никитой Александровичем, племянником Государя, стали у него бывать, а при отъезде в Россию даже оставили наши чемоданы на хранение. Пошли в Русское собрание, помещавшееся в бывшей студии знаменитого скульптора Кановы, которым руководил герцог Лейхтербергский, князь Романовский (единственный член династии, служивший в Белой армии во флоте). Пришли, там какая-то тётка, которая узнала, кто мы, стала кричать: «Вы против наших собираетесь воевать!..» Оказалась кухарка, из русских полуинтеллигентов. Впрочем, в Риме русская колония — сплошные советские патриоты. Мы, русские испанцы, их впоследствии всех обработали и стали очень популярными людьми.

Заведующая Собранием — вдова адмирала Иванова 13-го, очень милая дама, любительница выпить. Обед в Собрании стоил три с половиной лиры, но нам обходился в десять раз дороже, так как мы покупали неограниченное количество вина и всех угощали. За одним столом сидели с графом Орловым и его супругой, урождённой графиней Шереметьевой — очень милая чета молодоженов. Для них, конечно, мы были более близки, чем советофильствующая русская колония. Остальные были какие-то артисты и вообще «богема».

Ужинать мы ходили в маленький ресторанчик на виа Ольмата, около церкви Санта Мария Маджоре (испанская базилика), там познакомились с католическим священником отцом Николаем Лазаревичем, бывшим русским морским офицером. Хотя его мать и была дочерью православного священника, он по каким-то причинам принял католичество и служил в маленькой церкви неподалеку от базилики — кажется, седьмым священником. Он как-то меня спросил: «Скажите, Габриэли, вы меня презираете за то, что я перешёл в католичество?» Я его успокоил, сказав, что мы — русские — отличаемся веротерпимостью. Он хорошо знал хозяина ресторанчика и тот, после длительных переговоров, лез в погреб и доставал бутылку прекрасного вина, привезенного из деревни, — только для нас, другим не давал. Обычное вино в Риме — «фраскатти» — ярко-жёлтого цвета, почти оранжевого. Можно было зайти в любой ресторан, заказать вина, которое подавали в графинчике с меткой, можно было брать без всякой закуски.

Пока время было свободное, осматривали Рим — самый интересный город в мире. Раз с Селивановым пошли (в штатском) на площадь Венеции, где ожидался приезд Муссолини. К нам раза три подходили сыщики в штатском и требовали документы — у нас были военные удостоверепия. Нас даже хотели представить Муссолини и сестре королевы, великой княгине Анастасии Николаевне, матери герцога Лейхтербергского и вдове великого князя Николая Николаевича, но приём наш не состоялся, не успели.

Мы прожили в Риме три недели, и ежедневно приходилось быть «на взводе», так как мы были вроде «знатных иностранцев», а знатность обязывает: в Русском собрании угощали всех вином вечером за ужином, иногда бывали и в лучших ресторанах. 19 декабря на Святого Николая Сладков закатил свои именины в дорогом ресторане, насобирал гостей человек двадцать пять, на столах дорогое вино, конфеты, даже скрипач подходил и пиликал над ухом душещипательные мелодии. Заплатить у Сладкова не хватило, пришлось мне и Селиванову лезть в карман, пришлось и Мальцеву — сам был виноват, что со Сладковым собирал своих знакомых. На оставшиеся деньги мне пришлось поддерживать моих соратников, так как у них даже денег на папиросы не осталось! В Италии была свободная продажа табака, но только при покупке нужно было сдавать старые обёртки — в стране был бумажный кризис.

В своём маленьком ресторанчике устроили встречу Рождества. К нам пытался пристроиться какой-то семинарист Восточного обряда. Он уверял, что Восточный обряд существует для того, чтобы после свержения коммунизма в России обращать население в католичество. Известно, что Ватикан не протестовал против уничтожения православного духовенства, мечтая занять его место. Я говорил этому семинаристу, что их труды напрасны, так как если какой-нибудь комсомолец и обратится к религии, то будет верить так, как верили его отцы и деды. Я ему напомнил исторический пример: когда рыцари-меченосцы обращали насильственно литовцев в католичество, то литовцы ловили ксендзов и перепиливали их деревянными пилами.

Дед — хозяин ресторана — накрыл огромный стол, доставил блюдо спагетти и с торжественным видом их перемешивал. Подошёл этот семинарист, но я ему сказал, что все места заняты за нашим столом. Больше я его никогда не встречал. Был и отец Николай, ставший для нас своим человеком. Он так к нам был привязан, что, когда мы возвратились из России в Италию, то сказал, что за литургией ежедневно поминал нас. В минуты опасности, когда наша жизнь висела на волоске, мы говорили: «За нас, вероятно, кто-то молится»… Впоследствии мы узнали, что после нашего отъезда «домой», в Испанию, он так загрустил, что попал под трамвай и погиб. Нам было его очень жаль — всё-таки он бывший русский морской офицер…