Александр Блок - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Новиков cтр.№ 63

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Александр Блок | Автор книги - Владимир Новиков

Cтраница 63
читать онлайн книги бесплатно

Именно поэтому блоковская страстная речь потенциально открыта для читателя, чьи переживания и сто лет спустя могут оказаться созвучными блоковским. Но именно поэтому Блок в 1910 году оказывается непонятым Брюсовым и Мережковским, которые — каждый по-своему — обвинили и Блока, и Вячеслава Иванова в искажении принципов символизма.

Мережковскому на его статью «Балаган и трагедия» Блок собирается ответить открытым письмом, но Евгений Иванов его отговаривает.

Зато Андрей Белый и Сергей Соловьев отозвались на выступление Блока сочувственными письмами. Белый приносит «покаяние во всем том, что было», а потом зовет Блока участвовать в альманахе «Мусагет», просит принять участие в серии лекций. Блок дает стихи для альманаха, от чтения лекции уклоняется, но приходит послушать лекцию Белого о Достоевском. Добрым письмом отвечает он и Соловьеву. Тот много лет спустя напишет: «Но прежней нашей дружбе не суждено было воскреснуть. Мы продолжали смотреть в разные стороны. Встречи наши были ласковы, дружелюбны, но внешни».

И все-таки не совсем погас тот свет, который соединил этих трех людей весной 1904 года…

А «теоретическая» активность Блока может быть оценена по тому, как она стимулировала его поэтическую практику. Лирика 1910 года обширна и, главное, разнообразна — по темам, жанрам, стилям и ритмам. Нетрудно насчитать по меньшей мере дюжину созданных Блоком в этом году шедевров.

«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться ?..» — всё стихотворение строится на вопросах: «Знала ли что? Или в Бога ты верила? / Что там услышишь из песен твоих?» Тревожный, без идеализации взгляд на Россию: «Дико глядится лицо онемелое, / Очи татарские мечут огни…» Эта вещь войдет потом в цикл «Родина» как честная и необходимая нота разлада в отношениях поэта с собеседницей.

«Черный ворон в сумраке снежном …» (из цикла «Три послания») — здесь — наоборот — доминируют восклицательность и назывные конструкции:


Снежный ветер, твое дыханье,
Опьяненные губы мои…
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…

Пример доступной только великим поэтам гениальной банальности. Второе из «Трех посланий», адресованных актрисе Валентине Андреевне Щеголевой. «Валентина» здесь становится не просто женским именем, но музыкальным символом. Строка «Как поют твои соловьи…» — зерно нового лирического сюжета — оно прорастет через несколько лет. А из строки «Страшный мир! Он для сердца тесен!» вычленится название раздела «Страшный мир», открывающего третью книгу стихотворений. «Три послания» войдут в другой раздел — «Арфы и скрипки», но связи между блоковскими текстами будут подсказывать читателю, что слово «страшный» в языке поэта означает «страшный и прекрасный».

«Дух пряный марта был в лунном круге…» Ошеломляющая смена ритмов. Пляска четырехстопных ямбов с цезурным наращением («Венгерский танец в небесной черни…») в конце прорезается чистыми ямбами:


И вдруг, — ты, дальняя, чужая,
Сказала с молнией в глазах…

Следующая за этим строка вообще не вмещается ни в какие метрические нормы:


То душа, на последний путь вступая…

А напоследок — возвращение к исходному ритму:


Безумно плачет о прошлых снах.

Кто произносит слова, закурсивленные Блоком? Женщина, с которой он проезжает мимо часовни на Крестовском острове? Душа поэта? Мировая душа?

«В ресторане ». Новое явление Незнакомки. Новое доказательство того, что подчеркнуто-вызывающая красивость не противопоказана поэзии, которая может быть и эстрадной, и ресторанной:


Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.

Научно установлено, что черных роз не существует. Исследователь Ю И. Будыко в 1984 году, перебрав все виды роз, привозившихся в Петербург из Франции в 1910 году, подобрал-таки один, «чернопурпурной» окраски. А как насчет блоковского цикла «Черная кровь»? Какая это группа крови с точки зрении гематологии? Поэтический эпитет распространяется на любые предметы, не считаясь с достоверностью. Красным, черным, золотым может стать в стихах что угодно. Ю. Н. Тынянов называл это «империализмом конструктивного принципа». Существеннее вопрос: кто наливал Блоку в бокал шампанское, именуемое аи? Ясно кто: Пушкин, в четвертой главе «Онегина» («Аи любовнице подобен / Блестящей, ветреной, живой…»).

Нашелся со временем прототип у лирического «ты»: соседним с Блоком столом, оказывается, сидела тридцатипятилетняя Мария Дмитриевна Нелидова, жена артиста Театра Комиссаржевской. Получив от поэта «черную розу», она сочла его выходку неуместной и покинула ресторан. Позднее, познакомившись с ней в доме у Ремизовых, Блок спокойно спросил «Отчего вы тогда ушли?» Со временем «черная роза» сделается одним из символов серебряного века. Ахматова в «Поэме без героя», глядя на то время «из года сорокового», переведет блоковский сюжет в свою собственную ритмику и строфику:


Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале.
Или все это было сном?

«Демон ». Поверженный. Без демонизма. «Прижмись ко мне крепче и ближе…» — это не «дух отрицанья, дух сомненья», а человек из плоти и крови, усталый и смертный художник. Врубель, Лермонтов, Блок. В последней строфе словно размыта стилистическая граница между лермонтовской и блоковской эпохами:


Там стелется в пляске и плачет,
Пыль вьется и стонет зурна…
Пусть скачет жених — не доскачет!
Чеченская пуля верна.

«Как тяжело ходить среди людей…» Восьмистишие — есть и такой жанр (вспомним «Кольцо существованья тесно…»). Восемь строк кольцом охватывают все мироздание, все времена:


Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!

И опять перед нами «зерно». На этот раз — будущего цикла «Пляски смерти» (1912—1914), где будет еще одно кольцо-восьмистишие, самое прославленное: «Ночь, улица, фонарь, аптека…»

«На железной дороге» . А вот и социальность, реализм: «Под насыпью, во рву некошенном…» Трагедия женщины вроде Катюши Масловой, некрасовские интонации и почти некрасовское название. В советское время эти стихи будут сильно хвалить за «классовый подход» к описанию вагонов: «Молчали желтые и синие; / В зеленых плакали и пели». И все-таки реализм здесь подсвечен таинственностью ситуации: убийство? самоубийство? Потому что перед нами — символ, не просто женщина, а — Россия, и войдет эта вещь в цикл «Родина». И прицельность описания. Строка «Три ярких глаза набегающих…» вспоминается многими из нас при виде приближающегося поезда. А строка «Тоска дорожная, железная…» станет хрестоматийным примером творческого обращения со словом: вот что можно сделать из простой «железной дороги».

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию