— Но это не отменяет того, что я была занята чем угодно, только не Танни.
— Так, ты мне это брось. — Лэм повысила голос. — Даже если ты сейчас выдерешь у себя на голове все волосы, твоей сестре это не поможет.
Она помахала рукой перед шкафчиками, автоматические дверцы принялись открываться одна за другой. По звукам было похоже на то, что взлетает стая виаров.
— Ага! Печеньки! — Вытащила начатую упаковку и опрокинула все в миску, а потом повернулась и уперла руки в бока. — Вот. Посмотри на меня! Тогда я ненавидела всех парней и считала, что они вонючие наблы. Только из-за того, что один ларрченыш меня кинул. Где тот ларрченыш сейчас? А где я? Собираюсь замуж за самого крутого парня Аронгары. И…
Она вскинула руку, не позволяя себя перебить.
— Если скажешь, что это не так, сама выдеру тебе все волосы.
Не выдержала и рассмеялась.
— То-то же. Круче Дрэйка парня нет.
Лэм говорила насмешливо, но в голос ее все-таки просочилась нежность. Едва заметная, тщательно оберегаемая от посторонних ушей и даже от самой себя. После долгих лет одиночества ей нелегко привыкалось к совместной жизни, но с тех пор, как они обручились, с каждым днем все больше прорастали друг в друга. Честно говоря, я и раньше смутно могла представить их по отдельности, а сейчас так вообще.
Наверное, Лэмэрти права. Если у нее получилось перешагнуть через такое, у Танни тоже получится. Однажды в жизни сестры появится настоящий мужчина, а не этот кусок дерьма.
Права Лэм и в том, что моя сестра сильная.
Мы, Ладэ, вообще сильные. Так что справимся. И переживем.
— Во-от такой ты мне нравишься больше. — Подруга сунула мне под нос печеньку слишком резко. Отмахнулась, и печенька улетела к довольному Марру, который заглотил ее и умильно посмотрел на Лэм. Компенсацию за пережитое вчера в виде огромного куска мяса виар уже получил, а сейчас с радостным урчанием устроился рядом. Положил голову мне на колени, блаженно жмурясь, когда задевала пальцами самое чувствительное место между ушами. А уж когда принялась чесать подбородок… Кухню наполнило такое урчание, словно в окно залетел игрушечный радиоуправляемый флайс.
— Думаешь, Танни не бросит учебу?
— Уверена. Я вот не бросила, хотя поначалу хотелось. Обмозговала все и подумала, что с незаконченным мне особо ничего не светит, а из-за Варски ломать собственную жизнь — чистейшей воды идиотизм. Сейчас придет в себя, встряхнется, сходит на курсы этого… как его там…
Я не помнила. Зато отчетливо помнила, что этот подарок Танни сделал Рэйнар.
О том, что вчера напрочь вылетело у меня из головы. Вплоть до настоящей минуты, когда за окнами уже начинало смеркаться, и по-хорошему, если все-таки ехать на работу, надо уже выдвигаться в сторону Ландстор-Холла.
О прослушивании. О том, что мы вчера не общались. Почему-то.
То есть со мной все понятно.
А почему он?
Наверное, этот вопрос из разряда разных спален. Риторический.
— Кофеть подано. — Лэм уселась рядом со мной и потрепала Марра по голове. — Пей. Ешь. Я слежу. Тебе еще выступать сегодня. Не хочу, чтобы ты экзотично кувыркнулась со сцены в руки эсстердов, которые только того и ждут.
Не выдержала и фыркнула.
— Ну-с, а насчет тебя что? — поинтересовалась подруга. — Как прошли выходные?
Чашка звякнула о блюдце, пенка обласкала края, как прибой берег. Узоры мгновенно таяли, как следы на песке, который облизывают волны. Реклама большинства зингспридских курортов начиналась именно с белоснежного песчаного побережья. Что характерно, Зингспридская опера тоже располагалась на побережье, только с другой стороны, рядом с деловым центром. Возвышалась над городом в арочной чаше, высота стебля которой немногим уступала Драконьему шипу.
Само здание стилизовано под так называемый драконий цветок. В природе это сплавленные между собой стеклянные кристаллы, тянущиеся к небу многочисленными «лепестками». Когда дыхание дракона раскаляет землю, отблески огня играют в гранях, преображая их в огненные. Стены оперы во время представления из-за подсветки кажутся раскаленными и становятся «прозрачными». Выглядит сногсшибательно. На голографических картинах, снимках, на видео.
Могу только представить, какая она вживую.
Так и буду теперь представлять, потому что поехать не получится. И об этом мне сегодня предстоит сказать Рэйнару.
Перевела взгляд на портрет Шайны, как если бы она могла помочь.
— Правильно смотришь, — заметила Лэм, философски ковыряясь ложечкой в остывающей гуще.
— Не-а, — сказала я. — Они были друзьями.
— Не начинай.
— Я разговаривала с Аррингсханом.
— Шутишь?!
Подруга подскочила на стуле и воззрилась на меня так, словно я утаила от нее жизненно важную информацию, срок которой истекает через пять секунд.
— В перерывах между выступлениями он пригласил меня пообщаться наедине.
— И-и-и?
— Сделал комплимент моему голосу и попрощался.
— Ну ни… набла ж себе, а. Ты не взяла автограф?
— Мне в тот момент как-то не об автографах думалось.
Лэм шумно выдохнула.
— У них не было романа. Он говорил о ней как о друге. А еще он говорил о ней в прошедшем времени.
— Думаешь, Аррингсхан в курсе, что с ней случилось?
Кивнула.
Шайна была моей музой и моим вдохновением. Именно мысли о ней не позволяли опустить руки, когда из них все валилось. Хотелось бы верить, что она живет где-нибудь в домике на побережье, но… Но талантливые певицы не бросают карьеру просто так. Не исчезают в никуда, особенно если твой голос называют достоянием Аронгары. Когда миллионы зрителей и меломанов по всему миру сходят по тебе с ума, и даже самые жесткие критики безоговорочно называют тебя шелковым сопрано, возносящим публику к небесам.
Об этой истории забыли как-то слишком быстро.
Полиция закрыла дело за неимением улик, хотя версий было множество, от похищения сумасшедшим поклонником до связей с теневым бизнесом и поспешного бегства.
— Тогда почему он ее не искал? — Лэм потерла подбородок и нахмурилась.
Действительно, почему?
Образ Гердехара Аррингсхана встал перед глазами так ясно, словно мы только вчера сидели в ресторане-пещере. Когда Шайна пропала, он уже был Председателем, главой Аронгары. Мог перевернуть полмира, чтобы ее найти, но вместо этого обронил лишь прощальные слова: «Она была без ума от музыки. Так же, как моя жена».
Эта мысль вонзилась занозой в сердце.
Может, все дело в том, что Шайна — просто оперная певица. А он правящий.
Тогда откуда такая горечь в словах?