Иными словами, поцеловал богача в зад, подумал Эрхард.
– Он просто не знает, как я плохо целуюсь.
Кормак расхохотался:
– Другие говорят, что ты вечно что-то вынюхиваешь, помогаешь полиции. В магазине электроники слышишь много всякого.
– Кто так говорит? – Эрхард хотел скрыть свою заинтересованность, но ему это не совсем удалось.
– Моя женушка слышала в порту, как переговаривались тамошние шлюхи. Мол, ты разыскиваешь мать мертвого младенца.
Эрхард наигранно усмехнулся и впервые отвернулся. Он не знал, как ему реагировать на слухи. Все отрицать, прекрасно понимая, что его отрицание лишь возбудит любопытство Кормака? Или подыграть ему и подтвердить: да, все так и есть? Возможно, у него есть единственный выход: изображать беззаботность, свести все к шутке. Но, прежде чем он успел что-то сказать, Кормак сменил тему:
– Так ты встречался с дочкой парикмахерши или нет? С той, что разбирается в компьютерах?
– Уже не важно.
– Ты вроде искал какую-то фотографию…
– Я ее другим способом нашел.
– Ну ясно. – На первый взгляд любопытство Кормака было удовлетворено.
Неожиданно Эрхард задал ему вопрос:
– Что тебе известно о моем новом коллеге, Марселисе Осасуне?
Кормак неторопливо свернул еще одну сигарету.
– О борце с профсоюзами? – уточнил он, не поднимая головы. – Если ты с ним не дружишь, я бы на твоем месте вел себя осторожно.
– Насчет его борьбы с профсоюзами я ничего не знаю.
– Помнишь забастовку в «Сервисио Канариас»?
Эрхард покачал головой.
– Водители грузовиков одиннадцать дней отказывались работать – они заступались за уволенного коллегу. Твой Осасуна заставил их прервать забастовку, хотя уволенного парня так и не вернул.
– Значит, он не был директором?
– Скорее заместителем. Да, еще история со свалкой…
Ту историю Эрхард помнил. Местные жители восстали против планов «Таксинарии» устроить на стройплощадке неподалеку от диспетчерской резервный склад шин и запчастей. Какая-то женщина, жившая неподалеку, много лет боролась за то, чтобы оттуда вывезли все стройматериалы и разбили там детскую площадку. Власти долго тянули с решением. А потом ей вдруг отказали.
– При чем тут Марселис?
– Птички принесли на хвосте, что именно сеньор Осасуна вынудил муниципальные власти поддержать предпринимателей. Понимаешь, о чем я?
Эрхарда нередко раздражало обилие слухов и сплетен на острове, но иногда из них можно было узнать что-то полезное.
– А птички ничего не говорили о жене Осасуны?
– Может, и говорили… самую малость.
Сразу стало ясно, что о жене Осасуны Кормаку ничего не известно.
Эрхард решил внести свою лепту:
– Говорят, его жена настолько не любит Фуэртевентуру, что они видятся только по выходным. И у него близкие отношения с секретаршей, которая даже переехала жить в контору.
– Что-то вроде этого я слышал.
– Он всего лишь человек, – заметил Эрхард.
– Как и мы все.
Эрхард взял свои пакеты.
– Ну, мне пора домой. Буэнас…
– Буэнас.
Он порезал помидоры и сыр на маленькие ломтики и съел, сидя рядом с постелью Беатрис.
Утром в субботу пришел слесарь. Он ругался, возился два часа, но все-таки ему удалось поменять замок на более надежный, трехточечный. Слесарь вручил Эрхарду три комплекта ключей, с которых невозможно сделать дубликат. Один комплект Эрхард взял себе, второй спрятал в холодильник, в банку с сардинами. Третий комплект ключей он приклеил скотчем под лестницей в коридоре – на тот случай, если доктору или еще кому-нибудь понадобится осмотреть Беатрис.
Он открыл бутылку шампанского – пробка перелетела через перила балкона. Все выходные он переходил от телевизора на террасу, а оттуда – к постели Беатрис. Ходил он босиком; голова гудела не переставая. Он побрился в ванной, где горит яркий свет.
В субботу он потратил много времени на поиски футбольного канала на большом плоскоэкранном телевизоре. Под телевизором есть ресивер; его нужно было настроить на 23-й канал. Эрхард оставил телевизор включенным и слушал ссору комментаторов, пока готовил еду и расставлял диски из коллекции Рауля. Он ничего не выбрасывал, то, что ему не нравится, складывал в шкафчик под стереосистему. Во время сиесты он спал полчаса на кровати рядом с Беатрис; ночью в субботу он тоже лег под одеяло рядом с ней и заснул под бульканье катетера.
Доктор пришел в воскресенье. Он осмотрел Беатрис и покачал головой. Вряд ли Эрхарду удастся заботиться о ней как следует. Они вышли на балкон; доктор протер свои темные очки и сказал, понизив голос: из-за того что ее не моют как положено, у нее образовался пролежень на левом боку. Может быть, Эрхард хотя бы возьмет кого-нибудь в помощь? Эрхард отказался. Он не хотел больше никого посвящать. После короткой встречи с Кормаком он знал, как быстро здесь распространяются слухи. Он уверен, что врач будет молчать, но только из чувства долга.
Доктор настоятельно рекомендовал перевести Беатрис в больницу. Вряд ли она придет в сознание. По всем признакам у нее внутричерепная гематома; отек спал, но не совсем. Он не произнес слов «смерть мозга», но Эрхард понимал, что именно это доктор имел в виду. Мы ведь не знаем, как она страдает, продолжал Мичель. Но Эрхарду кажется, что врач просто трусит.
– Я беру на себя полную ответственность за нее, – заявил Эрхард. – Она никуда не поедет. Она должна остаться здесь. Если мозг у нее умер… ну, значит, умер. В больнице ничего не изменится. Если она страдает, я буду давать ей обезболивающие. Достаньте, пожалуйста, нужные лекарства! Если она очнется, если когда-нибудь выйдет из такого состояния, она очнется здесь.
Похоже, врач в виде исключения согласился с Эрхардом. Он будет и дальше осматривать ее, но ничего не гарантирует. Эрхард показал второй комплект ключей, приклеенный под лестницей. Потом они пили пиво перед телевизором: смотрели, как играют в гольф на каком-то роскошном поле в Испании. Доктор любит гольф.
Глава 47
Какое-то время он тихо стоял у двери. Хотя за ней находится приемная, на двери табличка с именем Марселиса. Он уже собирался взяться за ручку, когда дверь распахнулась.
– Это Йоргенсен, – громко произнесла Ана, отходя в сторону и пропуская Эрхарда. – Ана Лоренсо, помощник по административной работе. – Она протянула руку; рука у нее была холодная как лед. У нее за спиной в кабинете царил полный кавардак.
– Ты рано, мать твою! – крикнул Марселис из-за стола. Эрхард напомнил себе: с Марселисом надо вести себя как с равным. Не мямлить, не опускать глаза, говорить смело.