Сразу после известия о покушении на президента США в Далласе на имя заместителя председателя Совета Министров СССР была направлена из КГБ записка (документ, в других странах именуемый обычно меморандумом), которая начиналась следующим образом: «Совершенно секретно Экз. 2 Товарищу МИКОЯНУ А.И. 23 ноября 1963 г. В связи с сообщениями зарубежных агентств об аресте американскими властями Ли Освальда, причастного якобы к убийству президента США, сообщаю следующие известные данные».
Далее следовал хорошо знакомый перечень сведений об обстоятельствах приезда Освальда в Союз, его желании стать советским гражданином, попытке самоубийства в связи с отказом в этом, женитьбе на советской гражданке и последующем отъезде в США, о предпринимаемых попытках вернуться в СССР. Но для меня, по понятным причинам, самым важным был следующий абзац записки: «В октябре 1963 г. Освальд посетил советское посольство в Мексике и снова обратился с просьбой предоставить ему политическое убежище в СССР, ссылаясь на то, что его, как секретаря прокубинской организации, преследуют агенты ФБР. Это ходатайство Освальда было рассмотрено МИД СССР и КГБ при СМ СССР и отклонено по тем же мотивам, по которым были отклонены его предыдущие просьбы».
Цитируемый документ подписан председателем КГБ Владимиром Семичастным.
Так, только в процессе работы над книгой, почти 30 лет спустя, сам я увидел, где «плавал» и какую роль играл тогда наш «спасательный круг» — информация, отправленная в Москву о приходе Освальда в посольство в Мехико. Правда, сами эти сообщения мне пока разыскать не удалось, но я намерен продолжить поиски.
Рассказывает бывший сотрудник резидентуры КГБ в Вашингтоне полковник в отставке В.А. Герасимов: «В период 1963–1964 годов я входил в состав резидентуры КГБ в Вашингтоне, являлся сотрудником внешней контрразведки и был работником группы «КР», отвечавшей за безопасность советских учреждений и граждан в американской столице. По прикрытию выполнял консульские функции. Моим участком работы были советские граждане, постоянно проживающие в Соединенных Штатах.
Как я припоминаю, поступившее летом 1963 года письмо от Марины Прусаковой (Освальд) в посольство с просьбой о возвращении на Родину консул Резниченко расписал мне на исполнение с учетом моих функций по прикрытию. Ознакомившись с письмом, я начал переписку с заявительницей. Хотя на консульском ответе с объяснением всей процедуры оформления ее просьбы стояла фамилия консула, но подписывал за него я. Через некоторое время от Прусаковой поступили все необходимые для начала оформления документы, и я уже намеревался все направить в Москву, в Консульское управление, но Резниченко остановил меня и предложил запросить Прусакову о причинах желания поехать в Союз. Это потребовалось для принятия сначала решения в посольстве, а потом и подготовки аргументированного запроса в Консульское управление МИДа. Такие случаи в нашей практике встречались, когда не все было ясно, мы запрашивали дополнительные данные. Насколько помню, ответа на это наше письмо от Прусаковой не последовало, и сейчас я затрудняюсь сказать, послали ли мы ее заявление с уже имевшимися документами в Москву или нет. Входе этой переписки с Прусаковой на ее мужа мы вообще внимания не обращали. Что же касается резидентуры, то какими-либо оперативными или иными сведениями об Освальде до покушения мы не располагали.
Если бы такие материалы поступили из Центра, то с учетом полученных нашими внутренними органами данных на него и жену они обязательно бы попали именно в группу контрразведки, а там, скорее всего, ко мне, учитывая мое прикрытие. Возвращаясь к заявлению Прусаковой, хочу сказать, что у нас вызвало удивление ее стремление вернуться назад после совсем недавнего приезда в США. Вообще такой категории, как она, в тот период в США проживало всего несколько человек».
Однако оба мои коллеги (Ю.П. и В.А.) заблуждаются. Один не знал, что заявление Марины Николаевны, минуя его, все же попало в Центр из Вашингтона, а второй, не обнаружив материалов по данному вопросу в своих делах, решил, что до него никто этим не занимался. В бюрократическом делопроизводстве элементарно могло случиться, что кто-то, возможно, в отсутствие В.А. Герасимова все же отправил просьбу жены Освальда в МИД СССР, оттуда она автоматически попала в Службу № 2 ПГУ на рассмотрение, а исполненные по ней документы «осели» затем в одном из многочисленных дел оперативной переписки, вне поля зрения Ю.П.
9 апреля 1963 года в адрес председателя КГБ БССР из Службы № 2 ПГУ был направлен запрос, в котором говорилось: «По полученным нами сведениям, проживающая в настоящее время в США Освальд Марина Николаевна (девичья фамилия Прусакова) изъявляет желание вернуться в Советский Союз». Далее излагались уже известные нам данные о ней и упоминалось, что в 1961 году в Минске проживал дядя Прусаковой — Илья Васильевич, служащий Министерства охраны общественного порядка. Запрос заканчивался словами: «Просим дать указание проверить и сообщить, что известно об Освальд М.Н. и ее муже».
Содержание этого запроса свидетельствует, что исполнявший его оперработник понятия не имел о наличии архивного дела спецпроверки на Освальда и его жену и, очевидно, не удосужился проверить их по оперативным учетам. В письме в Минск он запрашивал данные, которые давно имелись в указанном деле. Тем не менее 16 апреля из Белоруссии на имя начальника Службы № 2 ПГУ поступил ответ. В нем излагались материалы на Освальда, данные о Марине и ее родственниках, говорилось, что в июне 1962 года Освальды выехали в США и после отъезда переписывались со своими «связями». В одном из писем Освальд сообщал, что по возвращении на родину он преследованиям не подвергался, но однажды к нему приходили двое сотрудников ФБР и «задавали много глупых вопросов»! Письма Прусаковой были сдержанными. Выражая удовлетворение прибытием в Америку, она «восхвалений так называемого «американского образа жизни» не допускала». В документе было также отмечено, что «в Минске Освальд и Прусакова жили недружно, часто ссорились между собой, по характеру оба вспыльчивы». Далее было сказано: «Данными о поведении супругов Освальд в Америке не располагаем».
Ответ заканчивался следующей фразой: «Со своей стороны считал бы целесообразным не препятствовать возвращению Прусаковой на Родину». Письмо подписано председателем КГБ при СМ БССР.
Следующее письмо из Белоруссии поступило в Службу № 2 ПГУ 21 октября (в ответ на запрос от 8 октября). В нем говорилось, что «приезд семьи Освальд, после их непродолжительного проживания в США, можно было бы использовать в пропагандистском плане, в выгодном для нашей страны свете». Как сообщалось, вопрос этот был согласован с ЦК КПБ. Письмо вновь подписал председатель КГБ при СМ БССР.
Однако, поскольку в Центре уже было принято решение о нежелательности возвращения семьи Освальд в СССР, в Минск был отослан ответ следующего содержания:
«Решением МИД СССР от 7.10.1963 г. Освальд (Прусаковой) М.Н. было отказано в возвращении в Советский Союз. Основанием этого решения явился отказ ее отчима, проживающего в Ленинграде, принять ее у себя. Муж Прусаковой, Ли Харви Освальд не подавал заявление о въезде в СССР.
Ваше письмо направлено в УАО КГБ при СМ СССР для использования в случае повторного решения вопроса о возвращении Освальд в Советский Союз.