Конечно же Александра не украшала его мнительность, помноженная на подозрительность, которая порой граничила с психическим расстройством. Его вечно одолевал комплекс неполноценности, он постоянно размышлял о некоем мистическом смысле убийства своего отца.
Анри Труайя совершенно верно подмечает:
"Александр убежден, что именно его постигла Божья кара. Каждый раз, когда судьба ополчается против него, в его сознании возникает образ отца. Александр чувствует, что отцеубийство отравляет его самые чистые помыслы, самые благородные действия. Даже победа над Наполеоном, которая должна бы принести ему непреходящую благодарность подданных, обернулась в некотором роде против него. Что бы он ни предпринимал, он не был ни понят, ни любим своим народом".
Александра бесконечно утомляли все эти, по его мнению, несправедливые упреки. Он пытался избавиться от этого, самоутверждаясь то как политик, то как полководец. Естественно, особенно трудно было ему сравнивать себя с личностью Наполеона, которого он одновременно и боготворил, и ненавидел. Тем радостнее для него были победы в походах против этого гениального военачальника. Однажды в победоносном 1814 году, проезжая сквозь ряды своих войск, отдававших ему честь, он сказал генералу А.П. Ермолову:
— В России все почитают меня весьма ограниченным и неспособным человеком; теперь они узнают, что у меня в голове есть что-нибудь.
Кстати, эти же слова он потом повторил спустя два месяца, когда союзные армии вступили в Париж.
Но в решительные минуты истории российской Александр умел быть честным и благородным. Например, в день Аустерлицкого сражения он не стал винить в поражении М.И. Кутузова, хотя именно тот непосредственно руководил боевыми действиями. Перед сражением он лишь спросил:
— Ну что, как вы полагаете, дело пойдет хорошо?
На это хитрый Кутузов ответил:
— Кто может сомневаться в победе под предводительством Вашего Величества!
Александр нахмурился:
— Нет, вы командуете здесь, а я — только зритель.
На это Кутузов лишь покорно склонил голову
Впоследствии, вспоминая об этом кошмарном сражении,
Александр писал: "Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее". После этого, кстати, Александр стал весьма холодно относиться к Кутузову: он так и не смог забыть о позоре Аустерлица, он так и не смог простить опытного полководца, который, ничего не предприняв, стал немым свидетелем главного в его жизни военного унижения.
А вот еще несколько оценок Александра со стороны его современников.
Генерал С.А. Тучков 2-й:
"Природные свойства человека, какою бы личиною ни старался он их покрывать, рано или поздно появляются. Еще при самом вступлении его на престол из некоторых его поступков виден был дух неограниченного самовластия, хмщения, злопамятности, недоверчивости, непостоянства в общениях, обманов и желание наказывать выше законов. Но таковые его поступки оказывал он наиболее против одних военных людей. К тому же старался он сколько можно менее оные делать известными, и знали о них только те, которые терпели, и свидетели их несчастья. Поэтому-то и почитали многие его достойным воспитанником славного Лагарпа, покровителем просвещения и права человечества. Но потом все узнали свою ошибку".
Генерал М.И. Богданович (военный историк):
"Ежели справедливо, что характер человека слагается и изменяется во все продолжение жизни под влиянием окружающей его среды, то эта истина может примениться более, нежели когда-либо, к необыкновенно впечатлительному Александру. Мы видим его в юности недоверчивым к самому себе, мечтающим об отречении от власти и величия, о мирном убежище на берегах Рейна. Через несколько лет, при восшествии на престол, он является твердо намеренным идти по следам Великой Екатерины, и эту решимость — следствие не мимолетной вспышки, а глубокого убеждения — видим на самом деле: в уважении к закону, в облегчении участи страждущих, во внимании монарха к человеческому достоинству. Затем, не найдя в современном обществе участия своим благим помыслам, принужденный вести многолетние войны, не успевая зорко следить за делами внутреннего управления, он убеждается на опыте, что наилучшие уставы достигают своего назначения только тогда, когда их святыня охраняется нравами. В продолжение первых отлучек за границу императора Александра лихоимство и казнокрадство достигли чудовищных размеров, и сам государь, видя несостоятельность своих усилий, как будто бы отчаивается достичь предположенной им цели. Отечественная война снова возбуждает всю его энергию: он во главе русского народа отражает Европу, ведомую Наполеоном, старается залечить раны России, освобождает Германию, покоряет благодушием сердца врагов побежденных его оружием; его голос господствует на царственных ареопагах. Но вслед за тем он отказывается от прежних своих убеждений и вместо того, чтобы вести народы к высокой цели истинного прогресса, ограничивает свою деятельность ревнивым охранением их неподвижности. Таковы главные фазисы неуловимого Протея
[15], которого характер соединял в себе резко противоположные качества: христианское смирение и величавость, беспечность и кипучую деятельность, доброту и упорство мнений на счет людей, подвергавшихся его неудовольствию. Но при всех изменениях его характера господствующей чертой в нем было необыкновенное искусство обращения со всеми, умение привлекать к себе сердца всех, с кем доводилось ему иметь дело".
В поздних произведениях А.С. Пушкина оценки Александра, как правило, резко отрицательны. Например, просто убийственная характеристика дана ему в романе в стихах "Евгений Онегин":
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
Но, пожалуй, больше всего недооценка Александра шла при его сравнении с Наполеоном.
Историк В.О. Ключевский пишет об Александре:
"Он был человек более восприимчивый, чем деятельный <…>. Притом это было лицо историческое, действительное, не художественный образ <…>. Может быть, следя за воспитанием Александра I и кладкой его характера, мы кое-что уясним себе в вопросе, каким образом европейским миром поочередно могли распоряжаться такие контрасты, как Наполеон, игравши"! в реакционном эпилоге революции роль хохочущего Мефистофеля, и то г же Александр, которому досталось амплуа романтически-мечтательного и байронически-разочарованного Гамлета".
Историк Н.И. Ульянов:
"В успехе Александра его актерский талант сыграл, примерно, такую же роль, какую военный гений — в возвышении Бонапарта. Но надо ли пояснять разницу между двумя этими словами? Сейчас <…> подвиг Александра выглядит пиротехническим эффектом, пустой вспышкой. Он не сделал свою страну более великой, чем она была, и даже не указал ей истинного пути к величию. За разыгранной им феерией кроется историческая трагедия России".