"Посмотрим, кто кого переупрямит...". Надежда Яковлевна Мандельштам в письмах, воспоминаниях, свидетельствах - читать онлайн книгу. Автор: Павел Нерлер cтр.№ 25

Если не считать кое-где разбросанных – и вполне заслуженных – шпилек-упреков по поводу предполагаемых не-ответов на них, письма Надежды Мандельштам к Бернштейну исполнены добрых чувств, сердечности, благодарности по отношению к адресату и его близким и к другим, близким самой Н. Я. личностям. Кроме того, мы узнаем в ее лице серьезного, независимо мыслящего лингвиста, для неспециалистов это наименее известная ипостась ее личности.

Дорогой Сергей Игнатьевич!

Пишу вам, как вы велели: работа отправлена. Я сильно ее переделала. Убрала все места, где я перепотебнила Потебню. Что мне сейчас делать? Мне скучно. Не отправить ли по тому же адресу (Инст<итут> язык<ознания>) еще одну работишку – о причастии?

Как жизнь? Как работа? Как Институт языкознания? Вопросы – в пространство, т. к. ответа, я знаю по опыту, мне не получить.

В комнате у меня сад: в горшках растет всё такое, что есть в каждом деревенском окне. Я сижу одна и работаю садовником.

Автореферат я написала плохо. Дура. Если дойдет до печатания – переделаю. Но нельзя писать автореферат исходя из мысли, что всё равно ничего не выйдет. Боюсь вообще, что я перестаралась.

Меня хотели назначить зав. кафедрой, но по дороге раздумали. Сначала я отказывалась, и очень энергично. Отказа не приняли. Это противно.

Меня переселили в квартиру, где есть то необходимое для жизни удобство, о котором все тоскуют в провинции. Я горжусь, а мне завидуют.

<На полях:> Если бы я была кандидатом, я бы купила себе, как Акакий Акак<иевич>, шинельку – т. е. шубу. И туфли. И валенки. И заказала бы костюм.

Скажите Анне Вас<ильевне> ^[191], что я так толстею, что уже вылезла из всех платьев: она презирала меня за узкие платья. И поцелуйте ее. По тарелке всё время передают не Чайковского и не Корсакова. Этому меня научил Саня. Я очень по вас скучаю. По вечерам на улице так темно, что все сидят дома.

Ульяновск, Пролетарская площ<адь>, № 21, комн<ата> 75. Над<ежда> Мандель<штам>.

Дорогой Сергей Игнатьевич!

Недели две тому назад я вам писала, что отправлена моя работа в Институт языкознания. Дошла ли она? Не потерялись ли документы? Отправлял работу Институт (здешний, педагогич<еский> ульяновский). Если бы вы были так добры и узнали… Сейчас я очень жалею, что залезла в эту историю. Как всегда, здесь сомневаются: не выдумала ли я вообще филологии. Ведь моих подруг этому не учили. Если диссертация не пройдет, будет очень трудно работать, а переезжать еще труднее, особенно мне. Соблазн был очень примитивный – имея звание, я бы тверже стояла в провинции. Напр<имер>, комендант в общежитии не переселял бы меня три раза в год из комнаты в худшую комнату, а денег бы хватало даже на поездки в Москву. Но можно было все-таки воздержаться. Особенно я огорчилась сейчас. Усова написала мне, что приятнейший молодой языковед Звегинцев попал в Инст<итут> Акад<емии> Наук. Кем? Очевидно, в отдел германистики. Это очень страшный мальчик, хотя ему и покровительствует Шишмарёв ^[192]. Он мне делал невероятные пакости, в частности пытался провалить меня на студенческом экзамене по… английскому языку, лишить меня диплома и высадить из САГУ. Снимал он с работы и Усову. В Ташкенте его хорошо знали и очень быстро обуздали. Бросила я Ташкент из-за него. Я надеюсь, что в Москве у него не будет таких возможностей безобразничать, как в Ташкенте, но знаю, что он сделает всё возможное, чтобы работа не прошла. Средствами он не стесняется. Как вы думаете, что мне делать?

Самое главное, что мне очень не хочется бороться. Тошно. Я всё повторяю последние и не лучшие строки Некрасова: …как нищий просит хлеба… ^[193] Сердцу плохо. Учиться – трудно, не хочется. Я повторяю ваши слова, год тому назад сказанные. Сердце сдает даже во время лекционных часов. Это очень неудобно.

Появлялся ли у вас Шенгели? Это прелестный человек и фантаст. Он занимается фонетическими исследованиями ритма и всего прочего. Меня он серьезнейшим образом консультировал о том, существует ли такая наука – фонетика. Не чепуха ли это. Он прочел, что русские звонкие оглушаются в конечном положении. Это его возмутило, и он научился произносить слово сад с чудным звонким – д –. Я его очень люблю вместе с его науками. Когда я была в Москве, он собирался пожаловать к вам, проверить свой “сад”.

Получили ли вы мое первое письмо? Если вы не способны ответить, скажите Сане. Он попросит Люсю Шкловскую ^[194]. Я понимаю, отвечать невозможно. Но сказать что-нибудь Сане – можно. Главное, пришла ли эта дурацкая работа. Зачем я ее переделывала? Она сейчас (в исследовательской части) вполне приличная. Про Саню мне писала Люся. Очень грустно. Саня и Анна Марк<овна> ^[195] очень милые. Я хотела бы, чтобы они были богаты ^[196]. Что у вас? Как о вас узнать?

<На полях:> Хоть бы кто-нибудь из вас написал. Я очень хочу знать, как вы сейчас живете.

Целую Анну Васильевну. Хочу зайти к вам на этой неделе, но далековато. Н. М.

Дорогой мой Сергей Игнатьевич!

Плюньте на мои дела, но напишите мне что-нибудь. Вы знаете поговорку про свинячье рыло? Я сунулась и получила по рылу. Помните, вы меня спрашивали, уж не думаю ли я, что защитить кандидатскую большое дело. Вы смеялись, когда я вас убеждала, что большое. Это не большое дело, когда есть “покровитель”, который тащит аспиранта или знакомую даму. Для меня большое. Мне уже сообщили, что Институт очень занят и мне советуют обратиться в МГУ. В Одессе это называется бесплатным советом. Кто знает, не занят ли Смирницкий ^[197] и в МГУ. Я сначала взбесилась, хотела что-то писать, потом плюнула и успокоилась.

Плохо другое – на меня ставили как на лошадь. Даже дали приличную комнату. Теперь заедят (большинство ставило против. Ставившие “за” обиделись). Не посылать тоже было нельзя – заели бы сразу. Знаете, этим проверялось отношение Москвы ко мне.