Тогда у кого-то из нападавших возникла идея поджечь барак — принесли несколько ведер солярки и, облив барак, подожгли. Сухое дерево вспыхнуло, словно солома, и стало видно мечущихся внутри людей, изнутри послышались ругань и угрозы, и, задыхаясь от дыма, блатные не выдержали, и несколько человек выскочили на улицу — их изрубили в куски и пошвыряли в горящий барак. Другие осажденные, поняв, что выхода нет, вооружившись, выскочили наружу и встали полукругом: у некоторых было по два ножа, однако данный манер не остановил разъяренных фронтовиков: толпа встрепенулась и забросала вышедших поленьями и топорами, и авторитеты, пытаясь спастись, бросились врассыпную, намереваясь уйти поодиночке.
Кто-то кинулся в сторону вахты, стремясь найти защиты у солдат, но охранники, предупрежденные о «разборке», держали оружие наготове и ответили несколькими пулеметными очередями, а цепь солдат, охраняющих КПП, положила бегущих людей автоматными очередями на землю, но… Как выяснилось немного позже, воспользовавшись тем, что прожекторы выключены, несколько блатных подползли к вахте, и… дальнейшее произошло достаточно быстро: цепь солдат и толпа заключенных смешались. Несколько урок завладели оружием, и началась пальба, в образовавшейся суматохе несколько человек, пробившись через охранников и вахту, ушли в тайгу… О новом побеге сообщили начальнику лагеря; говорили, Зубило зло сплюнул и, приказав организовать преследование, заметил: живыми беглецов можно не приводить — достаточно только голов!
Утром охровцы, получив подкрепление, начали наводить порядок в зоне: подогнали пожарную машину и, туша из брандспойтов горящие бараки, потребовали оставшихся в одном из них людей выходить по одному с поднятыми руками.
В бараке скрывался дядя Ваня, и, когда он вышел на крыльцо, вероятно предположив, что главная опасность миновала и бунт закончился, автоматная очередь, прошившая его грудь, уложила авторитета наповал, других зэков, из числа приближенных, постигла аналогичная участь, а тела убитых покидали в кузов грузовика и увезли в неизвестном направлении.
— Самая экстраординарная судьба постигла зэков, ушедших в побег и за которыми снарядили погоню, — волнуясь, говорит Алексей Фомич. — Я указывал, что произошедшее с беглецами является не очень умелым вымыслом охры, которые, выполняя приказ, данный начальником лагеря, не пожалели патронов на беглецов. Вероятно, это одна из версий гибели заключенных, потому что произошедшее в тайге по сей день не поддается никакому логически целесообразному объяснению. Единственное, на что можно опираться в сколько-нибудь нормальном объяснении прецедента, — эпос народов Севера, чрезмерно населенный и безголовыми великанами-каннибалами с чудовищными пастями на брюхе, и холмами в тундре с глазами и ртами, походящими на исполинские пещеры, и звероподобными людьми, похищающими жен и детей из стойбищ северных аборигенов, и плотоядными монстрами, населяющими реки и озера Севера, и даже волосатыми слонами, якобы живущими под землей!
Однако рассказ охотника-эвенка, из уст которого я услышал необыкновенную историю, изложенную ниже, его поведение и состояние заставляют думать совершенно по-другому…
Птица, поющая ночью о смерти
— Весенняя тайга самая непроходимая, — вспоминает Алексей Фомич. — Огромные деревья, и будто Бог набросал громадные камни, в беспорядке торчащие из земли, — пробираться, минуя естественные препятствия, достаточно сложно, тем более преследовать беглецов: под ногами мешают либо сучья, или впопыхах спотыкаешься о камни. Однако, следуя приказанию и помня о том, что зэки вооружены, преследователи хотя и торопились, но продвигались достаточно осторожно, способствовал быстрому продвижению по тайге и проводник отряда, охотник-эвенк Василий, ориентируясь по заметным лишь ему следам на земле и деревьях…
К вечеру первых суток погони преследователи услышали звуки беспорядочной стрельбы. Конвойные собаки словно взбесились и стали бросаться на людей, и одну даже пришлось пристрелить: она укусила своего провожатого. Тогда командир группы, после совета с проводником, расставил часовых и приказал отдыхать, движение продолжили лишь с рассветом…
— Утром, — рассказывает Алексей Фомич, — через несколько часов преследователи подошли к поляне. Зрелище, представшее глазам солдат и офицеров, повергло военнослужащих в глубокий трепет, а по прибытии в лагерь каждому было приказано забыть об увиденном! Более всего зрелище походило на отрывок из тягомотно-кошмарного сна, неизвестно почему снящегося и непонятно о чем рассказывающего. Что увидели солдаты, офицеры и старый охот-ник-эвенк?
…Посреди небольшой поляны стояло одинокое и чрезвычайно высокое для северных широт дерево. Словом, дерево как дерево, если бы не чрезмерная высота и некогда густая крона, но… Самым ненормальным и совершенно не поддающимся никакому логически законченному объяснению являлся внешний вид дерева: большинство верхних ветвей были срублены автоматными очередями и валялись под ним на земле, словно стрелявшие долго и безуспешно пытались уничтожить кого-то или что-то, находившееся на верхних ветвях дерева-гиганта.
— Метрах в сорока от сосны, — рассказывает Алексей Фомич, — преследователи нашли и беглецов, всех до одного, правда, последние, несмотря на наличие двух автоматов, не представляли для преследователей никакой опасности, потому что все от первого до последнего человека оказались мертвы… Бывшие заключенные лежали в различных позах, словно перед смертью зэки переживали чудовищную боль, от которой бились в судорогах и крутились на земле юлой. На лицах мертвецов застыло одинаковое выражение — переживая невыносимую боль, они параллельно еще и задыхались! В дисках автоматов, захваченных зэками, не оказалось ни одного патрона…
Однако самое потрясающее и непонятное заключалось в том, что на трупах врач, входивший в группу преследования, не обнаружил ни одной раны, явившейся смертельной и, разумеется, могущей повлечь летальный исход.
Не совсем обычно повел себя и охотник-промысловик: недолго понаблюдав эту сцену, он, как и неделю назад, когда солдаты осматривали труп Писаря, не на шутку забеспокоился и попросил военных побыстрее делать свои дела и уходить с поляны. С мнением охотника посчитались, и, быстро изготовив волокуши, на которые погрузили трупы, отряд поспешил покинуть поляну… Об этом рассказал мой земляк, входивший в отряд преследователей.
Прошло несколько дней, и беспорядки в лагере не только закончились, но и даже последствия бунта с поджогом бараков были ликвидированы руками зэков под присмотром солдат. Конвоиры с удивлением констатировали: зэки, и особенно уголовники, стали значительно покладистее.
Действительно, теперь некому было подстрекать заключенных к неповиновению: дядя Ваня умер, и урки присмирели, а «фронтовики» не стремились к новому обострению ситуации, и лагерная жизнь вошла в привычное русло и потекла согласно заведенному расписанию: подъем, развод, работа, отбой, но…
Прецеденты, произошедшие с Писарем и окружением дяди Вани, чрезвычайно заинтересовали меня, и я решил попытаться выяснить истинную причину смерти зэков, как мне тогда казалось, отметая едва ли не инфернальную историю смерти беглецов, преподносимую охрой, для чего пришлось разыскать охотника-эвенка, проживающего в поселке при лагере.