Человек, лишённый малой родины - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Неволин cтр.№ 19

Все ребятишки хотели учиться и ходили в школу с большим желанием, поскольку именно там мы начали познавать мир, впервые вырвавшись из своего изолированного лагерного настоящего, из наших бед и нищеты. В школе нам рассказывали о предназначении человека, о будущем советской страны, о том, что без грамоты нельзя прожить в настоящем мире.

В школе создавались различные кружки, и одним из первых был кружок безбожника. Нам запретили носить нательные крестики. Были и другие ограничения. Так, в октябрята нас пока не принимали как представителей «эксплуататорского класса». Но мы ещё не понимали своей «эксплуататорской» сущности и не очень горевали об этом. Важнее других событий в школе для нас был обед. Каждый день все ждали большой перемены, когда нам дадут миску жиденького супа с крапинками растительного масла, с картошкой, капустой и маленьким кусочком настоящего чёрного хлеба без мякины.

Всем школьникам сшили одинаковые холщовые сумки для книжек и тетрадок. Самой трудной для нас задачей было пронести и не разлить школьные чернила. Тем, кто имел стеклянные чернильницы-непроливайки, было проще, а мне-то приходилось носить чернила в пузырьках. Попробуй не пролей! Были выбраны школьные санитары из мальчиков и девочек, которые всех осматривали на вшивость и на чистоту рук, ушей, шеи. Они носили на руках санитарные повязки и очень гордились этим.

Дети есть дети, несмотря на тяжёлые условия. Им хотелось вместе играть, веселиться, чем-то заниматься, в чём-то соревноваться. Игрушек магазинных у нас не было, поэтому их делали сами, вырезая из дерева, коры, бересты. За всё раннее детство в нашей семье была всего одна магазинная игрушка – гипсовый конёк с ездоком, красиво раскрашенный. Много раз мы теряли конька и снова находили. И всегда сильно печалились, когда теряли, и радовались, когда находили.

Днём мы всегда находились на улице. Чаще всего катались на самодельных лыжах, которые изготавливали из пихтовых и еловых дранок, использовавшихся для покрытия крыш. Делали санки и каталки, похожие на нынешние приспособления, на которых возят инвалидов и детей. В основании каталки была широкая доска с обработанными краями. Снизу доску покрывали толстым слоем коровьего кизяка и льда для хорошего скольжения. Очень жалко было, что у нас нет горок. В их поисках мы уходили далеко в лес, находили там какие-нибудь возвышенности, делали среди леса лыжные трассы.

Из других игр были игра в лунки. Гоняли самодельную «шайбу», сделанную тоже из замороженного коровьего кизяка. Металлических коньков не было. Их изготовляли из дерева, а полозья – из толстой проволоки. Самым распространённым занятием была почекушка. Изготавливалась она из свинчатки и конского волоса. С нею устраивались разнообразные соревнования и голения.

Все эти виды подвижных игр закаляли и развивали ребятишек. Мячей резиновых у нас тоже не было. Их делали из войлока, зашивая в кожу какой-нибудь тяжёлый груз. Самой распространённой игрой в мяч была лапта. В неё играли и мальчишки, и девчонки.

Что мы читали? Все произведения детских писателей, которые были в школьной библиотеке. Читали в наивной уверенности, что написанное – подлинная правда, а не художественный вымысел. Часто, читая сентиментальные рассказы и повести, плакали по-настоящему. Больше всего запомнились книги Льва Кассиля, с которым я лично встретился через много лет, и повесть Александра Неверова «Ташкент – город хлебный».

Делали расшифровки некоторых сокращённых названий, например, РСФСР – «ребята, смотрите, Федька сопли распустил». Детские шалости.

После годичного проживания с цыганами мы переехали на Первый участок. В третьем классе я начинал учиться ещё в Сухоречке, но потом переезд в Евстигнеевку, где не было школы, и болезнь привели к тому, что мой учебный год пропал. На новом месте начальная школа была, и я продолжил своё образование. Родители считали, что я снова пойду в третий класс, и только пару месяцев спустя узнали, что я учусь в четвёртом классе. Поговорили с учителем, и тот поручился, что я вполне осилю программу «выпускного» класса. Таким образом, я не отстал и, несмотря на болезнь, нагнал своих. Здесь также школа была между трёх посёлков.

Поскольку на Первом участке построили детский дом и свозили сюда ссыльных ребятишек со всей Сибири, то и школа была большой, хотя и числилась начальной. В детдоме было много разных кружков по интересам, где можно было многому научиться. Директором детдома был очень интересный человек, бывший моряк Балтийского флота. Высокий, здоровый, он напоминал дядю Стёпу из стихотворения Сергея Михалкова. Ребятишки его любили. Своей семьи у него не было, и всю человеческую любовь он отдавал чужим детям – сиротам. Детдом часто устраивал в школе концерты. Было многолюдно и весело.

Помню, как на нашем Первом участке в детском доме появился мальчик, которого все называли троцкистом. Небольшого ростка, белобрысый, сильно худой. Он хорошо учился и сочинял стихи. Мне захотелось познакомиться с ним, и такой случай скоро представился. Маленького «троцкиста» всегда обижали: походя награждали подзатыльниками, обзывали «врагом народа». И мне в одной из таких свалок удалось защитить пацана. Хотя сам я рос худым и костлявым, но в своём возрасте относился к сильным ребятам. И, слава Богу, за всю мою длинную жизнь меня, кроме родителей, никто не бил. Тем более в детстве у меня была надёжная защита – три брата старше меня, и потому со мной боялись связываться даже задиристые мальчишки.

В общем, после того как я защитил маленького «троцкиста», мы познакомились поближе. По фамилии матери его называли Глебовым, а отцом у него оказался известный всем Лев Борисович Каменев, ближайший сподвижник Ленина. После «разоблачения» и ареста Л. Б. Каменева мальчика вместе с матерью тоже забрали и увезли на Алтай – в Бийск. Через некоторое время матери нашли место в тюрьме, а сын после непродолжительного странствия по детским домам попал к нам.

Меня интересовали подробности жизни и скитаний Глебова. Уже тогда меня интересовала политика, тем более что политика сама первой заинтересовалась нашей семьёй. Дома я рассказал родителям о сыне Каменева, а отец поведал мне о его отце, одном из вождей революции. Однажды я даже привёл Глебова домой, и мама вкусно по тем временам накормила маленького «троцкиста». Но на этом наше знакомство оборвалось. Вскоре наш детский дом сгорел. Его расформировали, и моего нового знакомого увезли неизвестно куда. А я и сейчас думаю, как затейливо переплетаются в жизни судьбы людей: сын вождя революции и сын мнимого кулака – оба оказались в одинаковом положении в сибирской ссылке. А сыну вождя досталась ещё более горькая судьбина: он потерял родителей. Для кого же совершали эту революцию «пламенные революционеры», если от неё страдали и отцы, и дети?

Прошли годы, и я стал сомневаться, действительно ли тот мальчик Глебов был сыном Льва Борисовича Каменева. Ведь официальных документов на этот счёт не было. Но однажды в одной из центральных газет мне удалось прочесть статью о сыне Л. Б. Каменева. Он на самом деле прожил жизнь под фамилией Глебов, прошёл все тернистые пути сына врага народа, в том числе и детдом, но в конце концов занял достойное место, стал профессором одного из вузов Новосибирска. Хотелось бы мне ему напомнить о нашей совместной учёбе, но я не стал бередить старые раны.