Петр III - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мыльников cтр.№ 63

Но то было обманчивое впечатление. Ни тогда, в 1605 году, после того как 3 июля самозваный «Дмитрий Иванович» въехал в Кремль, ни теперь, в 1762 году, когда вместо прямого внука Петра Великого престол захватила его самозваная «внучка», народ молчал, но не безмолвствовал. И первоначальное шоковое молчание прерывалось, по словам Рюльера, глухим ропотом солдат о том, что столичные гвардейцы «располагают престолом по своей воле» [144, с. 62]. Только с третьего раза прозвучала здравица в честь Екатерины. Да и то не от солдат и не от народа — ее поддержали офицеры, которых принудил к тому губернатор.

Последующие дни короткой жизни свергнутого императора стали печальным эпилогом и его короткого царствования. Видимо, там, за кулисами, между супругами (их брак, естественно, сохранял юридическую силу) шла упорная и сейчас уже с трудом восстановимая борьба. Расставшись без серьезного сопротивления с властью, теперь Петр Федорович продолжал бороться за жизнь. Как видно из его писем к Екатерине от 29 и 30 июня, он добивался возможности выехать в Киль, причем не одному, а со своей фавориткой Е. Р. Воронцовой (если верить сумбурной информации очевидца, безвестного грузинского иерея [184, с. 21], Елизавета Романовна находилась к тому времени в положении). Отныне главным помыслом Петра было стать тем, кем он был изначально по рождению, — герцогом крохотного немецкого владения. Наоборот, новая императрица, дабы упрочить захваченные позиции, искала любой предлог удержать пленника в своих руках, воспрепятствовать его отъезду из России. Но как пойдут далее события, было неясно ни ему, ни ей.

С тем большей энергией Екатерина принялась за обработку общественного мнения. Этой цели был призван служить так называемый «Обстоятельный манифест о восшествии ее императорского величества на всероссийский престол». Это был удивительный, противоречивый и отчасти загадочный документ: датированный 6 июля, напечатанный лишь 13 июля, он впоследствии не вошел в Полное собрание законов Российской империи.

Повторив уже известные обвинения в адрес Петра III (теперь названного по имени), манифест дополнил их рядом новых, в том числе таких, как неуважение к покойной Елизавете Петровне, намерение убить Екатерину и устранить от наследования престола Павла. Другой мотив «Обстоятельного манифеста» — уверение, что императрица не имела «никогда ни намерения, ни желания таким образом воцариться», но совершила это, дав согласие «присланным от народа избранным верноподданным». Оба аргумента звучали по меньшей мере двусмысленно. Что значило «таким образом воцариться» — ценой отречения или ценой жизни супруга? И что это за «избранные верноподданные»? Именно в этом манифесте приведены известные слова: «Но самовластие, не обузданное добрыми и человеколюбивыми качествами в государе, владеющем самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным следствиям непосредственною бывает причиною» [126, с. 217]. Эти слова сыграли роль приманки для той группы дворянства, во главе с Н. И. Паниным, которая мечтала об ограничении самодержавия сословной конституцией. Вынужденно кокетничая своим «либерализмом», Екатерина II не только не собиралась выполнить такого обещания, но, в сущности, никогда и никому его не давала.

Один из историков напомнил о следственном деле Ф. А. Хитрово, относившемся к 1763 году. Еще недавно один из активных сторонников заговора в пользу Екатерины, Хитрово утверждал, будто бы слышал от А. Г. Орлова о письменном обязательстве Екатерины по достижении ее сыном совершеннолетия передать ему трон. Он показал, что соответствующая бумага была передана в Сенат, но вскоре оттуда таинственно исчезла. Екатерина с негодованием отвергала саму возможность существования подобного документа, хотя скорее всего говорила неправду [163, с. 89].

К «Обстоятельному манифесту», который правильнее было бы назвать «Оправдательным манифестом», прилагался текст отречения Петра III. Оно было поистине унизительным документом, в котором бывший император публично расписывался в собственной неспособности «не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть российским государством» [126, с. 221].

Принято считать, что отречение было подписано Петром III в Ораниенбауме. Именно так сообщала Екатерина 2 августа Станиславу Понятовскому: «Петр III отрекся в Ораниенбауме безо всякого принуждения» [144, с. 99]. Но что означает «отрекся»? Письменно или только устно? Из записей Штелина следует: сразу же по прибытии Екатерины 29 июня в Петергоф, в одиннадцать часов утра, она послала за Петром в Ораниенбаум Г. Орлова и М. Измайлова. Привезли они его «в первом часу». Низложенного императора поместили временно в правом крыле Большого дворца. «Здесь, — замечает Штелин, — он изъявил согласие на все, что от него потребовали» [198, с. 531]. После обеда из Петергофа Петра Федоровича повезли в Ропшу. Это произошло, по Штелину, «под вечер», по Державину — «часу в пятом» [77, с. 432]. Где же было подписано отречение? В Ораниенбауме или в Петергофе? Обратимся к подсчету времени. Если Г. Орлову и Измайлову на поездку за Петром из Петергофа и обратно потребовалось около двух часов, то сколько же времени пробыли они в Ораниенбауме? Один час или того менее?

Успел бы Петр Федорович, да еще в том подавленном состоянии, в котором находился, «своеручно» написать и подписать, тем более по-русски, опубликованный текст отречения? Сомнительно. Напротив того, в Петергофе он оставался, как можно заключить из приведенных сведений, не менее четырех часов. К тому же случайным ли было соседство дворцовой церкви? Подписание Петром III отречения (если оно вообще было им подписано) представляется более вероятным в Петергофе. Впрочем, отнюдь не утверждаем этого со всей определенностью.

Формулировки отречения производили удручающее впечатление. Видный немецкий правовед того времени Фридрих Карл Мозер писал: «Отречение Петра III является памятником, зрелище которого должно заставить содрогнуться всех плохих государей» [219, с. 145]. Действительно, это был еще один, чрезвычайно сильный удар, нанесенный Екатериной по репутации ее повергнутого супруга-соперника. И все же история манифеста 6 июля и приложенного к нему отречения во многом странна и загадочна.

Вопреки официальным утверждениям Екатерины, наивно думать, что оно было подписано добровольно — другого выхода у арестованного Петра просто не было. Странное, однако, обстоятельство: отречение, датированное 29 июня, было всенародно объявлено лишь в «Обстоятельном манифесте», датированном 6 июля, но напечатанном лишь 13 июля. Чем можно объяснить, что столь, казалось бы, важный акт, дававший Екатерине юридический статус царствующей императрицы, так долго утаивался от общественности? Вспомним, что означало это число, 6 июля. Официальную дату смерти Петра III. Стало быть, по каким-то причинам Екатерине II была невыгодна публикация отречения до тех пор, пока ее супруг оставался жив. Содержание манифеста и манипуляции с датами его подписания (6 июля) и опубликования (13 июля) наводят на мысль, что он возник либо после убийства бывшего императора, либо означал смертный приговор ему. В таком случае возникает следующий вопрос: а был ли вообще объявленный текст аутентичен подписанному Петром III? Обращают на себя внимание три малозаметные, на первый взгляд, но важные детали.

Первая: Екатерина, как указывалось в манифесте, требовала от Петра отречение не только «добровольное», но «письменное и своеручное… в форме надлежащей». Объявленный ею текст и в самом деле составлен в стиле государственных актов того времени. Но достаточно сравнить его с нескладным «русским» письмом [50, с. 22], написанным Петром в тот же день несколькими часами ранее и действительно «своеручно» («Я еще прошу меня которой ваше воле исполнал во всем…»), чтобы убедиться: отречение было отредактировано, а скорее всего, и составлено кем-то из помощников Екатерины. Судя по сходству стиля отречения и первых ее манифестов, подготовленных Г. Н. Тепловым, он, по-видимому, был автором и этого документа. Теплов, давно симпатизировавший Екатерине, имел с Петром личные счеты: за «непочтительные речи» он был заключен в марте в тюрьму, где провел 12 дней. Теперь Теплов мог сполна расквитаться с пленником.