Карамзин - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Муравьев cтр.№ 133

Страница

В то время, когда отношение правительства к раскольникам было отрицательным, Карамзин находит возможным сказать о них доброе слово: «Близ застав Владимирской и Коломенской находится главная церковь и многолюдная обитель раскольников, которые позволили мне однажды вместе с ними молиться. Но я чувствовал какой-то холод в душе; видел земные поклоны, но не видел умиления на лицах. Число сих и других раскольников беспрестанно умножается. Они как фанатики беспрестанно стараются обращать невежд и слабых людей в веру свою, предлагая им разные житейские выгоды. Но нет худа без добра: раскольники не пьянствуют и богатеют трудами».

Выступает Карамзин за увеличение помощи Московскому университету: «Университет московский ныне в развалинах. Надобно восстановить Университет физически и нравственно. Он со времени Елизаветы Петровны для России полезнее С.-Петербургской Академии наук. Мы все учились в нем — если не наукам, то, по крайней мере, русской грамоте».

Но что особенно надо отметить, Карамзин критикует и оспаривает утвержденный императором градостроительный проект размещения громадного сооружения храма Христа Спасителя на Воробьевых горах. Он пишет, что Москва богата точками обзора, перечисляет некоторые: с Ивана Великого, с «бывшего места князя Безбородки» (с Воронцова поля). «Но, — замечает он, — ничто не может сравниться с Воробьевыми горами: там известная госпожа Лебрюнь (Виже-Лебрен, французская художница, приглашенная Павлом I в Москву специально для того, чтобы написать ее виды. — В. М.) неподвижно стояла два часа, смотря на Москву в безмолвном восхищении…» Далее он говорит о храме Христа Спасителя: «Ныне, как слышно, хотят там строить огромную церковь. Жаль! она не будет любоваться прелестным видом и покажется менее великолепною в его великолепии. Город, а не природа украшается богатою церковью. Однажды или два раза в год народ пойдет молиться в сей новый храм, имея гораздо более усердия к древним церквам. Летом уединение, зимой уединение и сугробы снега вокруг портиков и колоннад; это печально для здания пышного! Березовую рощу на сих горах садил Петр Великий».

В Москве императрица, очень довольная путеводителем Карамзина, широко давала его читать. С «Записки о московских достопамятностях» снимали копии, что стало известно Карамзину. Он пожаловался Дмитриеву: «Общие наши любезные приятели распустили эту „Записку“ по Москве к моему неудовольствию; она была писана совсем не для публики». Карамзин оказался прав в своем опасении: недоброжелатели обрушились на него с критикой: его упрекали за нескромность в рассказе о «Бедной Лизе», университетские профессора обиделись, истолковав, что он ругает их за дурные нравы, кое-кто находил непристойным порицать распоряжение императора. Карамзин, не отвечая на критику, лишь напечатал «Записку…», выпустив все вызвавшие нападки места. Так, с купюрами, она печаталась и печатается до сих пор.

В начале января 1818 года тираж всех восьми томов «Истории государства Российского» — три тысячи комплектов на обычной бумаге и несколько так называемых подносных на веленевой — был отпечатан. Но прежде чем пускать книги в продажу, необходимо было поднести экземпляр «Истории…» императору. Александр принял Карамзина 28 января, и в тот же день Карамзин сообщил Дмитриеву: «Выезжал, чтобы поднести „Историю“ государю, был у него в кабинете и имел счастие обедать: следственно, одно дело сделано; другое сделается на сих днях: т. е. выйдет книга для публики».

Тем временем Карамзин перевез тираж из типографии домой. Через почтамт были отправлены экземпляры подписчикам, и 1 февраля в «Сыне отечества» появилось объявление: «История Государства Российского, сочиненная H. М. Карамзиным, в осьми томах, продается в Захарьевской улице, близ Литейного двора, в доме Баженовой». Цена восьми томам была положена 50 рублей — «в обыкновенном переплете».

Сообразив доходы и расходы, Карамзин увидел, что от покупки собственного домика придется отказаться, но желание вернуться в Москву и там «провести остаток своей жизни, хотя и в наемном доме» (так написал он Дмитриеву), осталось неизменным. Свой отъезд из Петербурга он намечал на август, когда кончался срок найма дома. Кроме того, к этому времени, как он рассчитывал, будет продана часть книг и меньше придется везти в Москву. Карамзин был готов к тому, что «История…» будет расходиться долго. Тираж книг того времени не поднимался выше 1200 экземпляров, книги же по истории обычно печатали тиражом 600 экземпляров, поэтому три тысячи казались огромной цифрой. Конечно, понимая достоинство своего труда, его общественную значимость, Карамзин был прав, печатая сразу такой тираж и надеясь, что когда-нибудь он будет раскуплен.

Но 12 февраля Карамзин сообщает брату о ходе продажи «Истории…»: «Осталась только половина экземпляров»; 28 февраля пишет Малиновскому: «27-го февраля сбыл я с рук последние экземпляры моей „Истории“ и дня через два буду свободен от книжных хлопот. Это у нас дело беспримерное: в 25 дней продано 3000 экз.»; а в письме Дмитриеву, рассказав об этом, он добавляет: «Не осталось у меня ни одного экземпляра; сверх тысяч проданных требовали у меня еще шестьсот… Наша публика почтила меня выше моего достоинства».

В письмах, дневниках, мемуарах современников содержится немало сведений о первом издании «Истории государства Российского» и реакции общества на него.

Об этом рассказывает и А. С. Пушкин.

«Это было в феврале 1818 года, — пишет он. — Первые восемь томов „Русской истории“ Карамзина вышли в свет. Я прочел их в моей постеле (Пушкин тогда выздоравливал после тяжелой болезни. — В. М.) с жадностию и со вниманием. Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) — пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием.

Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили. Когда, по моему выздоровлению, я снова явился в свет, толки были во всей силе. Признаюсь, они были в состоянии отучить всякого от охоты к славе. Ничего не могу вообразить глупей светских суждений, которые удалось мне слышать насчет духа и слова „Истории“ Карамзина. Одна дама, впрочем, весьма почтенная, при мне, открыв вторую часть, прочла вслух: „‘Владимир усыновил Святополка, однако не любил его…' — Однако!.. Зачем не но! Однако! Как это глупо! чувствуете ли всю ничтожность вашего Карамзина? Однако!“ — В журналах его не критиковали. Каченовский бросился на одно предисловие.

У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина — зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам. Ноты (примечания. — В. М.) „Русской истории“ свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению.

Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения. Они забывали, что Карамзин печатал „Историю“ свою в России; что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Он рассказывал со всею верностию историка, он везде ссылался на источники — чего же более требовать было от него? Повторяю, что „История государства Российского“ есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека.

Страница