Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - читать онлайн книгу. Автор: Саймон Моррисон cтр.№ 50

Лина вспомнила, что в то лето познакомилась с двумя русскими композиторами-эмигрантами: Владимиром Дукельским, также известным под именем Вернон Дюк, и Николаем Набоковым, двоюродным братом известного писателя Владимира Набокова. Дукельский сочинял популярные песни и серьезную музыку, и Сергею нравилось подшучивать над ним, называя «продажным». Лина помнила, как Дюк мучился, сочиняя музыку к балету «Зефир и Флора», и как был благодарен Сергею за помощь. Дюк обладал своеобразным чувством юмора и часто отпускал шуточки в адрес ее мужа, хотя на самом деле боготворил Прокофьева.

Второго ребенка Лина родила в первую неделю декабря 1928 года, там же, где и Святослава, – в Париже, в госпитале Святого Антония. Они с мужем хотели девочку и даже придумали имена: два русских – Светлана и Людмила, а два более вненациональных – Лидия и Наталия. Имя Галина мать отклонила сразу – на итальянском «gallina» означает «курица». На случай, если опять родится мальчик, Сергей снова предложил имя Аскольд. Лина считала, что это имя может вызвать насмешку у англоговорящих, поскольку созвучно с двумя словами – «задница» и «холодный».

Лина почувствовала некоторый дискомфорт 3 декабря, но ей сказали, что еще слишком рано ложиться в больницу. Сергей предложил днем сходить в кинематограф, но они посмотрели афишу и не нашли интересного фильма. Лина почувствовала себя лучше; ее состояние то ухудшалось, то улучшалось. Наконец 13 декабря – в четвертую годовщину смерти матери Сергея – у Лины начались схватки. Утром она пришла в больницу, подозревая, что родит не раньше вечера. Сергей оставил ее на попечении Кэролайн Гетти, представительницы комитета Христианской науки. Он вернулся ближе к вечеру. Из комнаты, в которой лежала его жена, периодически доносились стоны. Лина родила 14 декабря в пять утра. Стоя под дверью, Сергей слышал, как доктор командовал: «Respirez tranquillement! Poussez! Ne poussez pas! Poussez encore! (Дышите ровно! Тужьтесь! Расслабьтесь! Тужьтесь!)» Его дочь в любой момент могла появиться на свет. И тут доктор объявил: «Un garçon! (Мальчик!)» ^[259].

Впрочем, разочарование было недолгим. Радостный Сергей позвонил матери Лины, затем зашел в кафе, гадая, кто еще бодрствует на рассвете, помимо почтальонов и страдающих бессонницей. Сергей встретил и тех и других. После двух часов беспокойных метаний он вернулся в больницу и увидел жену, которая пребывала в прекрасном настроении, но «странный» вид ребенка потряс его. Он похож, грубо заявил Сергей, на еврейско-украинского скрипача «Мишу Эльмана – что может быть хуже!» ^[260]. Однако малыш был очаровательный, и отцовское сердце оттаяло. На следующий день Сергей привел Святослава, чтобы он повидался с матерью и братом; Святославу объяснили, что братика купили ему в подарок на Рождество. «Лучше бы купили младшую сестренку», – сказал Святослав, на что родители ответили, что братики стоили дешевле, чем сестренки.

Опять начались споры относительно имени ребенка. 17 декабря был крайний срок регистрации новорожденного. Сергей опять принялся настаивать на Аскольде; Лина была категорически против, и доктор поддержал ее, сказав, что с таким именем ребенка нельзя будет крестить. Отца Прокофьева тоже звали Сергей, поэтому новорожденному не могли дать это имя – решили, что три Сергея в одной семье – это уже слишком. В последнюю минуту вспомнили имя Олег. Это имя оставило след в истории: вещий Олег считается основателем Древнерусского государства. Александр Пушкин написал балладу о вещем Олеге.

Рождение ребенка означало, что Лина не сможет сопровождать мужа во время второй поездки в Советский Союз. Сначала они планировали отправиться туда вместе, но поездка была отложена по финансовым и политическим причинам. Держановский, в телеграмме от 19 декабря 1928 года, сообщил, что из-за проблемы с оплатой его выступлений в твердой валюте гастроли могут быть перенесены на февраль или март. Прокофьев был искренне огорчен: «Идя домой, думал о России, и меня страшно тянуло туда. И в самом деле, какого черта я здесь, а не там, где меня ждут и где мне самому гораздо интереснее? Христианская наука успокаивает. Ничто не делает вас счастливыми, ни место, ни окружение. Царство божие внутри вас» ^[261].

Переезд в Советский Союз был длительным процессом. Здесь Лина ощущала себя чужой. Жизнь в столице Советского Союза, Москве, казалась пугающей. Величественные памятники современной архитектуры подавляли, заставляя чувствовать себя неуютно. Жизнь в СССР протекала в группах: Всесоюзная пионерская организация, Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи, Всесоюзная коммунистическая партия большевиков, профсоюзы, колхозы, рабочие бригады, трудовые лагеря. Улицы Москвы расширили и выровняли, чтобы устраивать парады. Повсюду виднелись красно-черные знамена в конструктивистском стиле, с угловатыми буквами. Саркофаг с телом Ленина поместили в центр города, исследование мозга при вскрытии доказало его колоссальный интеллект.

За несколько месяцев до переезда, с октября 1935 года по февраль 1936 года, Лина жила в гостинице в центре Москвы. Как ни парадоксально, но Сергей провел часть этого времени на гастролях в ее родной Испании. Ей пришлось самой пройти через бюрократический лабиринт сталинского режима и самостоятельно принимать важные решения относительно ее семьи и будущего детей. Бюрократические процедуры были трудны и неприятны, но теперь отступать было поздно. Притяжение Советского Союза сокрушило все прочие доводы. В конечном счете именно Лина, а не ее муж, поставила последнюю точку в этом деле.

Процесс, конечно, начал Сергей. Его турне по Советскому Союзу в 1927 году было успешным для всех заинтересованных лиц: администраторов театров и концертных залов, где он выступал; старых друзей по Санкт-Петербургской консерватории; пылких поклонников его очаровательной жены и чиновников на вершине сталинской властной структуры. Приятные впечатления от поездки, ностальгические воспоминания детства и недовольство карьерой на Западе стерли из памяти то, что он знал о темной стороне советской власти, – к тому же Сергей продолжал считать, что лично ему опасаться нечего.

Его обманывали, и недостаток информации позволил Сергею впасть в заблуждение. Доказательства можно найти в письмах, которыми он обменивался с Николаем Набоковым. Они познакомились при посредничестве Дягилева и продолжали регулярно общаться до начала 1930-х, до переезда Набокова из Франции в Соединенные Штаты.

Приятели частенько злословили о русских соперниках в Париже, особенно о Стравинском, которому завидовали больше всех. Но однажды они обменялись мнениями о Ленине и Сталине. В 1931 году Сергей предсказал неизбежный конец Российской ассоциации пролетарских музыкантов, своих главных советских противников в конце 1920-х. В предыдущем письме Набоков вкратце описал музыкальную жизнь в Советском Союзе начиная с прихода к власти Сталина и появления пятилетних планов, нацеленных на ускорение развития промышленности. Набоков с отчаянием говорил, что Россия «нуждается не в нашей музыке, а в какой-то более грубой, более примитивной». Конечно, они с Сергеем горячо одобряют «неизбежный политический процесс», но для композиторов переезжать в СССР неразумно – карьерные перспективы весьма сомнительны… «Если бы я не был музыкантом, – писал Набоков, – думаю, что поспешил бы в Советский Союз. И это не пустые слова, это серьезно; недавно я много думал об этом» ^[262]. Вместо этого Набоков умчался в Соединенные Штаты, где в итоге работал в подразделении ЦРУ.