Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - читать онлайн книгу. Автор: Саймон Моррисон cтр.№ 11

Мария Прокофьева, безумно любившая сына, вселяла в него огромную уверенность и обещала поездку в Париж после окончания консерватории. В 1909 году Сергей окончил консерваторию как композитор, а в 1914 году – как пианист, выиграв первый приз в состязании с четырьмя другими музыкантами и поразив комиссию исполнением своего Первого фортепианного концерта. Директор консерватории, коренастый, краснолицый Александр Глазунов, даже почувствовал недомогание – такова была исполнительская мощь и властная энергия Прокофьева. Сергей продолжал учиться, чтобы избежать призыва в царскую армию. Сочинил Концерт для фортепиано с оркестром № 2, пьесу «Внушение дьявола», фортепианные циклы «Сарказмы» и «Мимолетные видения». Решив, по его собственному выражению, «подразнить гусей» – консерваторских ворчунов, он сочинил Симфонию № 1 «Классическую» ^[41]. К его удивлению, она стала одним из его самых известных сочинений.

Прокофьев нашел Париж «удивительно красивым, жизнерадостным, веселым и обольстительным» ^[42] и мгновенно погрузился в водоворот новых впечатлений – Эйфелева башня, с которой он послал открытки завидовавшим ему друзьям; шелковые цилиндры; балеты «Петрушка», «Дафнис и Хлоя», «Шехерезада»; Академия изящных искусств, кафе на бульварах, где он пристрастился к виски с содовой. Как только Сергей Дягилев, опытнейший балетный импресарио, организатор труппы «Русский балет», удостоил его аудиенции, Прокофьев понял, что его будущее связано с Западом. Но к тому времени, когда Прокофьев укрепился в желании покинуть Россию, путь в Париж был отрезан. В России царил хаос. Ужасающие события в феврале 1917 года – перестрелки на улицах Петрограда (в августе 1914 года Санкт-Петербург был переименован в Петроград); мятежные солдаты; огневые точки на крышах домов; усеянные листовками улицы; акты вандализма; костры на улицах. Однако для Сергея все эти события были не более чем ходами на политической шахматной доске. Прокофьев был свидетелем революции, однако происходившие в стране катаклизмы не затрагивали его глубоко. Заботящийся исключительно о собственных интересах и обладающий феноменальной способностью концентрироваться, Прокофьев отгородился от мира и царившего в нем хаоса и сосредоточился на своей музыке.

Весной 1918 года, оставив мать на Кавказе, Сергей отправился в длительное путешествие на Восток, сначала в Японию, а оттуда в Америку. В дороге он учил английский язык, который знал намного хуже французского, и начал работу над оперой «Любовь к трем апельсинам» по заказу Чикагского оперного театра.

Сергей отправился в гастрольную поездку на Запад с разрешения большевистского правительства России. Анатолий Луначарский, нарком просвещения, санкционировал заграничную поездку Прокофьева, считая, что Сергей будет своего рода атташе по культуре. Большевики – разрушители, признавался Луначарский, а Сергей – созидатель. Режим нуждается в нем. Прокофьев соблюдал договор, в беседе с американскими корреспондентами никогда не отзывался негативно о послереволюционной России, не желая рисковать хорошими отношениями с большевистским режимом и его заграничными агентами.

Поездку в Соединенные Штаты финансировал промышленник Сайрус Маккормик, который познакомился с Сергеем в июне 1917 года, во время посещения России в составе американской дипломатической миссии. Бурное пребывание в Америке началось с неприятного общения с таможенниками на острове Энджел, Калифорния, 24 августа 1918 года ^[43] и закончилось 27 апреля 1920 года ссорой в Чикагской опере. Между этими событиями Прокофьев ездил по Америке как концертирующий пианист, в основном исполняя собственные сочинения, а не музыку романтической эпохи, столь любимую зрителями.

Сергей тосковал по России, даже когда узнал о расстреле царя и конфискации частной собственности большевиками. Он переживал, что оставил страну в решающий – если не сказать страшный – переходный период, и боялся, что понесет наказание за то, что поехал за границу в поисках успеха. Но больше всего его волновала судьба матери, которая взращивала его талант и следила за учебой, а также перспективы возвращения на родину. Но у Прокофьева не было много времени на раздумья, поскольку он жил на чужие деньги и должен был крутиться как белка в колесе, чтобы обеспечить себе постоянный ангажемент и публикации в американской прессе. Деньги Маккормика заканчивались, и Сергей был вынужден обращаться за финансовой поддержкой к русским, жившим в Америке.

В течение 1918–1919 годов он перенес бесчисленное множество болезней, вызванных стрессом и усталостью, от мучительной простуды до мигрени, больных зубов, скарлатины, ревматизма и многочисленных абсцессов, в том числе в горле ^[44]. Ему еще не было тридцати, а у него уже поредели волосы, Прокофьев страдал из-за слабого сердца и сильно похудел. Однако, несмотря на состояние здоровья и массу других проблем, в том числе споров по контрактам и выручке со скупым менеджером М. Д. Адамсом, Прокофьев продолжал верить в себя и свою гениальность. Как подтверждение, он скрупулезно подсчитывал, сколько раз его вызывали на поклон после концерта – десять или двенадцать раз (он не смог точно вспомнить) в Чикаго 8 декабря 1918 года, – и вычислял соотношение между громкостью аплодисментов, которые он получил, временем суток, когда состоялся концерт, и учитывал присутствие в зале дам в перчатках, поскольку их аплодисменты звучали глуше, чем следовало бы.

Однако его стремление к славе объяснялось не только самовлюбленностью. Читая сочинения философов – в подростковом возрасте Сергей изучал Канта, Гегеля, Шопенгауэра, – он пришел к выводу, что его музыка вне времени и пространства, что его талант действительно дарован Богом. Как еще он мог объяснить, что мелодии, гармонии приходят к нему, сами собой возникая в голове и требуя, чтобы их записали? У него не было иного выбора, кроме как целиком посвятить себя своей музыке.

Фанатичная преданность делу проявлялась то в неожиданных вспышках гнева и высокомерия, то в редких приступах меланхолии. Если дамы отвергали его или он разочаровывался в них, – Лина не была исключением, – его лицо багровело, и он обвинял их в том, что они банальные, поверхностные особы. Порой Сергей производил впечатление человека бесчувственного, и виной тому была странная привычка переводить эмоции в рациональную плоскость – это упражнение успокаивало Прокофьева и дарило ему своеобразное утешение. После смерти отца в 1910 году Прокофьев размышлял: «Любил ли я его? Не знаю… Он беззаветно служил мне, своему единственному сыну, и именно благодаря его неустанной заботе так долго удовлетворялись все мои материальные потребности» ^[45]. Сергей не выносил сантиментов ни в музыке, ни в жизни.