Маркиз де Сад - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 19

* * *

Итак, литературный дар, бесспорно, унаследованный Донасьеном Альфонсом Франсуа от отца и дяди, — единственное, что досталось ему от семьи в полной мере, и этот дар доставлял ему не меньше удовольствия, чем погоня за наслаждениями. А когда на бумагу ложились строчки чувствительные и эротические, процесс писания доставлял ему двойное удовольствие. Наверно, поэтому возникло предположение, что большое, на восемь страниц, письмо к Лор де Лори, в котором де Сад то умоляет красавицу вернуть ему любовь, то грозится отомстить, то рыдает от горя, — всего лишь литературная мистификация, сочиненная «на заданную тему», ибо впоследствии Донасьен велел переписать письмо и наряду с другими юношескими сочинениями включил в сборник под названием «Разрозненные произведения».

Что касается материальной стороны наследства, в этом вопросе Донасьен чувствовал себя обиженным и обделенным. Во-первых, он ожидал от матери не только фамильных бриллиантов, отходивших к его будущей жене с условием впоследствии передать их детям. Впрочем, граф также был не слишком доволен супругой и в письме к аббату сообщал, что при составлении брачного контракта «мадам де Сад продержала нас три дня и в каждый из этих дней придумывала все новые и новые сложности. Поистине это ужасная женщина. Ее сын еще успеет в этом убедиться». Во-вторых, отец оказался настолько скуп на наличные деньги, что после уплаты кое-каких долгов у Донасьена ничего не осталось на карманные расходы. Монтреи также постарались наделить молодых в основном жильем, мебелью, рентой, а не наличностью: Председательша понимала, что со своими аппетитами Донасьен пустит на ветер любое состояние. Пусть мальчик сначала остепенится, а потом они раскроют кошелек! В-третьих, сразу после свадьбы Донасьен обнаружил, что, передав ему должность наместника, отец забрал доход с нее за три года вперед! Но и граф был возмущен не менее сына: Донасьен наделал столько долгов, что часть из них ему пришлось уплатить.

И все же событие свершилось! Ранним утром 1 мая 1763 года оба семейства отправились в Версаль — получить под брачным контрактом августейший автограф короля Людовика XV, следом за которым контракт подписали дофин, дофина, герцог Беррийский, граф Прованский, дочери короля, принц Конде, принц де Конти и мадемуазель де Сане. Неслыханная милость для опального графа де Сада! Впрочем, для организации сей пышной церемонии постарались и Монтреи. А имени жениха опять не повезло: его записали как Донасьена Адольфа Франсуа. Если бы Донасьен был на месте, он бы непременно внес ясность в этот животрепещущий для него вопрос. Если бы был… Но его там не было, так как он все еще пребывал в Авиньоне: долечивался и выяснял отношения с очаровательной Лор де Лори.

Королевская подпись на брачном контракте настолько польстила самолюбию Монтреев, что они закрыли глаза на отсутствие во время церемонии жениха. Хотя и у Монтреев, и у графа де Сада в душе ощущался неприятный холодок: а вдруг Донасьен не явится даже на венчание? Кем тогда его заменить? Единственное утешение для Председательши — неведение, в котором пребывала Рене-Пелажи относительно истинных причин отсутствия ее будущего супруга. Как добрая христианка, она была готова принять даруемого ей Богом супруга, любить его и подчиняться ему. Но она даже не подозревает, каких жертв потребует от нее сей супруг…

15 мая в доме председателя де Монтрея прошла церемония подписания брачного договора в присутствии нотариусов, иначе говоря — договоренности, достигнутые во время переговоров de facto, получили оформление de jure. В последнюю минуту блудный сын, отягощенный дарами в виде огромных авиньонских артишоков, все же прибыл в столицу, дабы узнать, какие блестящие перспективы сулит ему предстоящая женитьба. Как было сказано, он изрядно разочаровался, узнав, что отойдет ему по брачному договору: отец передавал ему во владение земли в Ла-Косте, Мазане, Сомане, а также ферму Кабанн, но выговаривал себе право распоряжаться значительной частью доходов с этих земель. Триста тысяч ливров приданого Рене-Пелажи будут приносить ренту, с тем чтобы капитал впоследствии отошел по наследству к детям. Потом еще кое-что по мелочам, и, наконец, обязательство маркиза выделить жене четыре тысячи ливров ренты на случай, если та останется вдовой. В скобках заметим: о, сколько крови попортят ему эти четыре тысячи! Однако серьезных поводов для недовольства у Донасьена не было — ведь благодаря женитьбе он за два года до официального совершеннолетия получал право совершать сделки с любым видом имущества.

Наконец, 17 мая 1763 года в церкви прихода святой Марии-Магдалины в присутствии многочисленных свидетелей маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад вступил в брак с девицей Рене-Пелажи де Монтрей. Граф де Сад имел теперь право умыть руки и удалиться на покой. Он сделал для сына все, что мог, теперь пусть с ним возятся Монтреи. Ведь он даже раздобыл для негодника завидную привилегию ездить в карете короля и охотиться вместе с его величеством, а этот мальчишка и не подумал ею воспользоваться.

«Существуют пороки, о которых лучше не говорить, ибо рискуешь разоблачить их, не будучи в состоянии их исправить. Каким образом участники этих тайных мерзостей смогли бы вернуться на путь добродетели, на которую они уже не способны? <…> Негодование переходит в сострадание, когда задумаешься о пучине мерзости, в которую погружаются иные чудовищно развращенные существа», — с плохо скрываемым негодованием писал о либертинаже и либертенах Луи Себастьян Мерсье в «Картинах Парижа». В дальнейшем, будучи одним из авторов альманаха «Суд Аполлона, или Суд в последней инстанции, выносимый всеми здравствующими ныне авторами», Мерсье направит свое перо против мерзостей гнусного писателя Сада. А пока юный Донасьен Альфонс Франсуа вкушал неведомые прежде прелести семейной жизни: жена его обожала, теща боготворила, тесть был почтителен. И «чудовищно развращенное существо», каковым молва считала Донасьена, на некоторое время перестал стремиться в «пучины мерзости». Однако отношения с отцом у него испортились окончательно. «Пусть делает что хочет, отныне я ни во что не вмешиваюсь», — обиженно писал граф. Хотя он поселился в двух шагах от молодых, которым Монтреи предоставили целый этаж в доме на улице Нев-дю-Люксамбур, Донасьен никогда не мог выбрать время, чтобы зайти к отцу. Зато мадам де Монтрей была готова защищать Донасьена ото всех и вся. «Ваш племянник является самым любезным зятем, какого только можно пожелать, он умен, кроток и вашими стараниями получил превосходное воспитание», — с восторгом сообщала она аббату де Саду. Председательша даже пыталась убедить графа, что он несправедлив к сыну — ведь мальчик молод, у него еще ветер в голове…

А ветреный мальчик проводил медовый месяц в Опере, на балах и в театрах. Стал ли он с первых дней совместной жизни приобщать жену к содомским радостям? В его рассказе «Исправившийся супруг» некий Бернак «в первую же брачную ночь заставил свою молодую жену поклясться, что она ничего не расскажет родителям, а потом признался ей в своих пристрастиях». Супруга его была невинна и послушна и, решив, что так поступают все мужья, каждую ночь в течение двух лет покорно удовлетворяла вкусы мужа. Затем друзья открыли ей глаза, разыграли мужа, тот покаялся, попросил у жены прощения, и далее супруги жили душа в душу. Быть может, в этом рассказе нашел отражение эпизод из биографии автора? В одном из писем из Венсена де Сад напоминал жене, что всегда высоко ценил ее «задний смысл». Но никаких других садических практик он к ней, разумеется, не применял и в «большом письме» от 1781 года (тоже из Венсена) писал: «Я либертен, но я никогда не покушался на здоровье своей жены». Ибо, как сказала очаровательная женщина другу, пытавшемуся соблазнить ее, «друг мой, не пытайся развратить того, кого ты любишь, последствия будут непредсказуемы». Эти слова де Сада из новеллы «Флорвиль и Курваль» напоминают о том, что в минуты душевного спокойствия де Сад вызывал у женщин и восхищение, и любовь. Жаль только, что такие минуты выпадали очень редко, а потому женщин, искренне привязанных к Донасьену, было всего три: сначала Рене-Пелажи, затем в его жизнь войдет Милли Руссе и, наконец, Мари-Констанс Кене. Интересно, кого из них вспоминал он, когда писал эти слова? Ведь у всех трех женщин, полюбивших Донасьена, любовь быстро превращалась в самоотверженное служение этому надменному, резкому, парадоксальному, талантливому, капризному, слабому, себялюбивому — словом чертовски неприятному человеку!