Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой - читать онлайн книгу. Автор: Мэрилин Монро cтр.№ 58

– Смотрите, она мало знает и ничего не умеет!

Ожидая такую реакцию, либо теряюсь и замолкаю, либо надеваю маску Мэрилин, которой наплевать, что о ней думают!

Если же умные, образованные люди относятся ко мне со вниманием и пониманием, то я доверяю им полностью и становлюсь зависимой. Но тогда мне нужно от них одобрение, постоянное, ежеминутное. Те, кто это дают, не всегда сознавая, что делают, становятся моими хозяевами, если отказывают в такой поддержке, начинаю их ненавидеть. Это нелепо? Но это так!

Вот посмотрите, от Занука я зависела, но он меня не поддерживал, и в ответ получил просто ненависть. Джонни Хайд любил меня и поддерживал, но он учил тому, что я знала и умела сама, – я не попала к нему в зависимость. Наташа учила тому, чего я не умела, и поддерживала, поэтому я зависела от нее полностью, от ее одобрения или неодобрения, от ее мнения, пока Наташа не влезла в область, где я сильнее, тогда зависимость прошла.

Я очень зависела (и завишу) от Страсбергов, потому что они знают, как воспитать актеров, как научить играть, как должна играть я сама. И Страсберги поддерживают, Пола все время твердит, что я способная, что все смогу сыграть, нужно только точно выполнять их указания. Ли учит Полу, Пола учит меня.

Я очень завишу от своих психотерапевтов, потому что они знают, как выбраться из состояния депрессии, поддерживают меня.

Теперь я понимаю, что такого ожидала и от Артура Миллера. Артур много умнее, образованнее, интеллигентнее меня, он из той элиты, в которую я так мечтала попасть. Казалось, стоит мне стать женой Миллера, и все перестанут считать меня ни на что негодной, глупой гусыней. Артур – моя главная жизненная неудача.

Он наставник? Мог таким стать, но не захотел.

А еще я безумно завишу от медицинских препаратов. Понимаю, что это плохо, гибельно, приводит к потере памяти, особенно в сочетании с выпивкой, все понимаю! Но когда вечером накатывает одиночество, когда остальные с кем-то, тоска из-за своей ненужности, рука сама тянется сначала к упаковке снотворного, а потом к бутылке шампанского или виски. Последнее время виски стало слишком часто заменять шампанское. Я спиваюсь? Ну и пусть! Если я никому не нужна, то пусть буду не нужна и себе тоже!

Док, я и правда спившаяся белобрысая дура, да? Пытаюсь рассказывать внятно, но перескакиваю с одного на другое, путаюсь и, кажется, рассказываю несколько раз об одном и том же. А какая разница, если Вы все равно не слушаете? Ведь Вы же не слушаете мои рассказы, я это знаю… Вот и Вам я тоже не нужна… Вы просто терпите меня, потому что совестно отказаться, сами напросились… И денег не берете.

Док, почему Вы не берете у меня денег? Все берут, а Вы нет. Я всем нужна из-за денег, даже Артуру. И студии, и режиссерам, они меня терпеть не могут, но снимают, потому что фильм с Блондинкой означает кассовые сборы… Нет, Ди Маджио мои деньги не нужны, ему нужна Норма Джин в оболочке Блондинки, только он никак не может выбить из меня эту чертову красотку. Скажу Вам по секрету, рука у Джо очень тяжелая… Обидно, что он не понимает, что именно нужно выбивать.

Простите, Док, я пьяна, я Вам потом расскажу о фильме. Хотя что о нем рассказывать? Вы его видели… его все видели… смеялись… Смеялись ведь?

Нет, я расскажу сейчас, а то потом забуду, я стала забывать все: реплики, планы, даже саму себя.

Никогда не ставьте знак равенства между экраном и жизнью на площадке. Часто они противоположны. На экране комедия и любовь, на площадке кошмар и ненависть. Уайлдер не хотел снимать меня, совсем не хотел. Он уже наслушался рассказов о моем пьянстве и почти сумасшествии, а о необязательности еще не успел забыть. Да, я замучила всех, страшно опаздывала, действовала на нервы требованием сделать еще дубль, нервными срывами… Но я была беременна и, хотя все это знали (я даже растолстела), никто не желал учитывать.

Фильм получился легкий и искрометный, даже моя Душечка не столь уж мерзка, но ненависть ко мне у всех просто зашкаливала, Уайлдер даже не пригласил меня на вечеринку по поводу окончания съемок! Док, меня снова вышвырнули! Я снова была безродным, никому не нужным щенком! Меня обвинили в непрофессионализме, неспособности вообще что-то играть на площадке, создать образ, связать вместе два слова или просто прочесть реплику по подсказке… Билли Уайлдер наговорил репортерам обо мне столько таких гадостей, что сравнение меня с Гитлером, которое сделал Кертис, на этом фоне было детской шалостью по сравнению с уголовным преступлением.

Я ничтожество, только из-за попустительства студийного руководства и собственной хитрости и алчности занесенное на съемочную площадку! Пустоголовая белобрысая курва, все достоинства которой внутри бюстгальтера и пониже талии! О… чего только не говорили обо мне, правда дипломатично стараясь, чтобы обвинения, попав на страницы газет, звучали более интеллигентно, ведь единственной неинтеллигентной курвой во всем Голливуде, как известно, являюсь я.

Но хуже всего, что сразу после окончания съемок в середине декабря на пятом месяце беременности я снова потеряла ребенка! Лужа крови на полу ванной, невыносимая боль, физическая и душевная, и полная опустошенность…

Отношения со всеми отвратительные, Артура я просто ненавидела, ведь это он настоял на съемках, а потом пальцем не пошевелил, чтобы защитить честь своей жены или уберечь меня от физических нагрузок. Почувствовав, что теряет лицо, Миллер вступился, написал обвинительное письмо Уайлдеру, но слова уже были сказаны. У всех на слуху и в головах, что я неуправляемая стерва-пьяница, от пяток до макушки накачанная наркотиками, почти впавшая в маразм, и от такой держаться нужно как можно дальше.

Первым от меня сбежал Артур, он просто подло бросил жену – после выкидыша в состоянии нервного срыва, оскорбленную и униженную всеми – и смылся в Роксбери, оставив меня наедине со своей болью, тоской, страхами, со своими мыслями. Я проглотила две упаковки снотворного, беречь здоровье ни к чему… Однажды, после смерти Джонни Хайда, меня спасла Наташа, потом Миллер, теперь один из работников, что-то делавших по дому.

Очнувшись, я поняла, что просто умереть не удастся, а еще поняла, что ненавижу Артура Миллера больше, чем кого-либо на свете. Нет, больше я ненавижу только Блондинку. Она в фильме на высоте – очаровательная, сияющая, обожаемая миллионами, полнейший контраст со мной – уничтоженной, раздавленной, никому не нужной.

Фильм имел оглушительный успех, но никому не пришло в голову поблагодарить за это меня, словно я и не снималась в одной из трех главных ролей. Было пять номинаций на «Оскара» – за режиссуру, сценарий, художника и даже Леммона за мужскую роль (хотя он играл женскую). Обо мне не вспомнили.

Критики могли называть меня лучшей актрисой Америки, зрители могли хором подпевать моим песенкам или плакать, слушая о конце любви, толпами валить на киносеансы, просматривая фильм ради Душечки по несколько раз, но ни Голливуд, ни актеры, ни режиссеры не считали меня достойной упоминания, кроме как стервы, всем мешающей жить. Казалось, не будь меня в фильме, он получился бы во стократ лучше, хотя все прекрасно понимали, что это не так. Голливуд не просто не принял меня, он меня ненавидел, причем в полном составе, даже без Занука (я зря думала, что главный ненавистник на студии именно он).