Фурцева - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 102

— Вот они говорят, что у вас мазня. Я еще не видел, но думаю, что они правы.

«У меня вызвало некоторое удивление, — рассказывал Егорычев, — когда я не увидел в этой представительной группе Л. Ф. Ильичева — секретаря ЦК по идеологии… После того, как они осмотрели работы на первом этаже, Хрущева — неожиданно для меня — повели на второй этаж. Я недоуменно спрашиваю: „Куда всех ведут?“

Как потом выяснилось, „отсутствующий“ Ильичев за ночь (!) до посещения выставки руководителями ЦК распорядился собрать по квартирам работы молодых абстракционистов и следил за их размещением на втором этаже вне выставки МОСХ. Он и авторов пригласил. Те вначале были очень довольны, что их работы хотят показать. Но оказалось, что кому-то очень хотелось столкнуть их с Н. С. Хрущевым. Провокация удалась. Хрущев, как только увидел эти работы, стал кричать…»

На первом этаже висели работы знаменитых художников 1920-х годов, но человеку, не подготовленному к восприятию современной живописи, с эстетической глухотой, картины казались странными и нелепыми. Хрущев был скор на приговор:

— Нашему народу такое не нужно!

Взвинченный и раздраженный, Никита Сергеевич поднялся на второй этаж, где выставлялись молодые живописцы, которые вскоре станут известными всему миру.

— Что это за безобразие, что за уроды? Где автор? — ругался Хрущев. — Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует.

«Когда Хрущев подошел к моей последней работе, — вспоминал художник Борис Жутовский, — к автопортрету, он уже куражился:

— Посмотри лучше, какой автопортрет Лактионов нарисовал. Если взять картон, вырезать в нем дырку и приложить к портрету Лактионова, что видно? Видать лицо. А эту же дырку приложить к твоему портрету, что будет? Женщины должны меня простить — жопа.

И вся его свита мило улыбнулась».

Хрущев настойчиво интересовался социальным происхождением художников. Неужели ему мнилось, что это дети помещиков и купцов? Но молодые художники, чьи работы он не понимал, происходили из простых семей и к тому же прошли войну — кто рядовым, кто младшим офицером.

— Я недоволен работой Министерства культуры, — бросил Хрущев.

Фурцева стояла рядом.

Выставку использовали для начала мощной атаки на все антисталинские силы в советской культуре.

«Московский горком партии, — рассказывал Николай Егорычев, — был обязан реагировать на такого рода события. Разумеется, это входило и в планы организаторов провокации. Однако мы сделали вид, что ничего особенного не произошло… Московскому партийному руководству пришлось выдержать сильное давление „сверху“, чтобы не допустить расправы с теми, кого критиковал Хрущев на этих встречах. В аппарате ЦК напрямую требовали от МГК принятия „конкретных мер“.

На меня лично обрушился Ильичев:

— Почему не принимаете меры? Почему никто не наказан? Ваша „Вечерняя Москва“ — это бульварная газета. Она вообще не понимает своей роли в этом деле.

Он обвинял МГК в беспринципности. Я не соглашался со всеми этими обвинениями и предложил вынести наш спор на рассмотрение президиума ЦК КПСС. Ни Ильичев, ни Суслов не решились. Я хорошо понимал, что Суслов и Ильичев моими руками хотели таскать „каштаны из огня“ — громить творческие союзы Москвы».

Семнадцатого декабря 1962 года в Доме приемов на Ленинских горах устроили встречу руководителей страны с деятелями литературы и искусства. Разгромный доклад прочитал секретарь ЦК по идеологии Леонид Федорович Ильичев.

Старшие секретари держали Ильичева на подхвате. Он раздражал товарищей умением говорить без бумажки, хорошей памятью и образованностью. Хрущев все чаще именно ему поручал выступить по ключевым идеологическим вопросам. Ильичева газеты цитировали чаще других, и Леонид Федорович словно оттеснял более значительные фигуры. Особенно это раздражало Михаила Андреевича Суслова.

«Человек непростой, тертый калач, — вспоминал Ильичева скульптор Эрнст Неизвестный. — Как надгробие Хрущева я сделал из черно-белых глыб, так и все те люди состояли из разных слоев. Они были противоречивы и непоследовательны, как само время. Они были услужливы и трусливы. Все ребята из ЦК были раздвоены, жили двойной жизнью. Тот же Ильичев. Мой главный и всех главный враг. Но он, кляня меня, установил со мной почти заговорщические отношения».

Когда Хрущев приехал в Манеж, Ильичев подошел к Неизвестному, укоризненно подергал за курточку:

— Что же вы в таком виде?

— Мы готовились к выставке всю ночь, а мне не дали переодеться. Одежду принесли, но охрана сюда не впустила… А как вам не стыдно попрекать меня курточкой в стране трудящихся?

Хрущева несло, туалетная тематика захватила его воображение. Скульптору Эрнсту Неизвестному (который со временем поставит памятник на могиле Никиты Сергеевича) первый секретарь ЦК говорил:

— Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет… Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите.

В марте 1963 года в Свердловском зале Кремля вновь собрали деятелей литературы и искусства. Хрущев вновь вспомнил о Неизвестном:

— Прошлый раз мы видели тошнотворную стряпню Эрнста Неизвестного и возмущались тем, что этот человек, не лишенный, очевидно, задатков, окончивший советское высшее учебное заведение, платит народу такой черной неблагодарностью. Хорошо, что таких художников у нас немного, но, к сожалению, он все-таки не одинок среди работников искусства. Мы видели и некоторые другие изделия художников-абстракционистов. Мы осуждали и будем осуждать подобные уродства открыто, со всей непримиримостью…

Некоторые историки полагают, что Хрущева ссорили с интеллигенцией его враги. Участники антихрущевского заговора хотели его дискредитировать, выставить посмешищем перед всем миром… За этими интригами стоял и личный интерес. От хрущевского гнева выиграл Владимир Александрович Серов, лауреат двух Сталинских премий, автор картины «Ходоки у В. И. Ленина», борец с современной и талантливой живописью. Ему поручили возглавить Академию художеств.

По-хамски Хрущев говорил о талантливых писателях и художниках, словно доказывая после Карибского кризиса свою идеологическую непримиримость.

На пленуме ЦК в июле 1963 года Хрущев задним числом объяснил свою резкость:

— Иной раз по ошибке, а иной раз без ошибки крепко ударим. Это тоже неплохо: чтобы не сбивался с пути, не бил по своим, не помогал классовым врагам, не оказывал услуг идеологам империализма.

С нескрываемым раздражением Никита Сергеевич откликнулся и на вполне невинную инициативу нескольких писателей. На сессии Верховного Совета СССР три видных писателя (и депутата) — Алексей Александрович Сурков, Николай Семенович Тихонов и Илья Григорьевич Эренбург решили обратиться к коллегам по Союзу писателей с предложением прекратить внутренние конфликты и обвинения. Сурков сказал Эренбургу, что письмо подпишут также вполне правоверные писатели Леонид Сергеевич Соболев и Максим Фадеевич Рыльский, с которыми он разговаривал, и попросил составить черновик.