Ректором института была Анна Самойловна Карпова, сестра Розалии Самойловны Землячки. Старая большевичка, Розалия Землячка занимала перед войной высокие посты – член ЦК, заместитель председателя Совнаркома. Сталин ее не тронул. Анна Карпова тоже рано примкнула к большевикам, при царе дважды сидела в тюрьме, после революции оказалась на партийной работе. Студенты вспоминали ее с уважением как человека интеллигентного и внимательного. Во всяком случае, при ней в институте учились дети расстрелянных наркомов, их не выгоняли, как это случалось в других учебных заведениях.
На одном из партийных собраний ректор изложила свое кредо:
– Здесь выступали товарищи и говорили о необходимости исключения из института исключенных из партии и из комсомола. Я не имею права этого делать, так как наша задача – не механически отсекать, а воспитывать и перевоспитывать молодежь.
Комитет комсомола ИФЛИ работал под руководством парткома. Его возглавляли тоже известные люди – сначала болгарский философ Тодор Павлов. После войны он стал в Софии президентом Академии наук и членом политбюро болгарской компартии. Затем секретарем парткома стал Георгий Федорович Александров, известная в ту эпоху (пожалуй, анекдотически известная) личность. Заведующий кафедрой истории философии Александров считался автором учебника по истории западноевропейской философии, но в реальности даже не читал классиков мировой философской мысли – в чем быстро убедились наиболее серьезные и пытливые студенты.
«Мы напрасно пытались получить у профессора Александрова консультацию по „Малой логике“ Гегеля, когда зачем-то принялись добровольно ее изучать, – писал известный публицист Даниил Данин. – Мы не услышали ни одного ответа ни на один вопрос!
Выяснилось: руководитель кафедры философии никаких гегелевских сочинений в натуре не проходил, хотя эти сочинения были, как он доверительно сообщил нам, одним из трех источников марксизма».
Зато он оказался умелым партийным чиновником.
Георгия Александрова из института забрали в аппарат Коминтерна, оттуда перевели в ЦК партии. Он понравился Сталину и занял ключевую должность начальника управления пропаганды и агитации. Более того, Сталин нарушил все партийные традиции, введя Александрова, который еще не был членом ЦК, в состав оргбюро ЦК ВКП(б), ведавшего руководящими кадрами – центральными и местными – и вообще всеми текущими партийными делами.
Это решение Сталин поддержал своим авторитетом, взяв слово на пленуме ЦК в марте 1946 года:
– Были разговоры, что будто бы оргбюро должно быть составлено только из членов ЦК. Никаких указаний на этот счет в уставе не имеется, и никаких запрещений нет. Пленум может ввести любого члена партии в оргбюро. Товарищ Александров – кандидат в члены ЦК. Мы его вводим в оргбюро…
Но барская любовь недолга. Уже через год Сталин разочаровался в своем выдвиженце.
«Неопределенность, почти безликость и была главной отличительной его чертой, – рассказывал об Александрове один из руководителей югославской компартии Милован Джилас. – Он был невысок, коренаст, лыс, а его бледность и полнота показывали, что он не выходит из рабочего кабинета. Кроме общих замечаний и любезных улыбок – ни слова…»
Весной 1947 года политбюро приняло решение провести вторую дискуссию по книге Александрова «История западноевропейской философии». Как будто появление этой книги было таким крупным событием, что заслуживало внимания высшего органа власти в стране!
Устроил эту маленькую интригу сам Сталин, который хотел, чтобы Александрова обвинили в идеологических ошибках, а еще лучше – и в плагиате. Николай Семенович Патоличев, тогда секретарь ЦК, вспоминал, как после долгой беседы в кабинете Сталина все встали и пошли к выходу. Вождь вдруг сказал:
– Патоличев, задержитесь.
Все ушли. Николай Семенович стоит у двери, ждет, что скажет вождь. А тот что-то на столе перебирает. Время идет. Патоличев думает: не забыл ли вождь о нем? Наконец Сталин оторвался от письменного стола, сделал несколько шагов и спросил:
– Скажите, Александров сам пишет?
Патоличев твердо ответил:
– Александров пишет сам.
Сталин внимательно посмотрел на Патоличева, помолчал:
– Ладно, можете идти.
Вообще-то творческая манера Александрова, которого в 1946-м сделали академиком, была известна в Москве. Рассказывали, как он вызывал к себе талантливого молодого ученого и говорил ему примерно следующее:
– Тут звонили из госбезопасности, справлялись о вас. Плохи ваши дела. Единственное для вас спасение – срочно написать такую-то книгу.
Тот в панике пишет, Александров запугивает его вновь и вновь и в конце концов получает рукопись, на которой смело ставит свое имя и отдает в издательство…
Учебник Александрова был компилятивный, он создавался с помощью ножниц и клея. Но раскритиковали его, разумеется, не по этой причине, а потому, что так решило начальство. Александрова отстранили от руководства управлением пропаганды и из аппарата ЦК отправили руководить Институтом философии Академии наук.
После смерти Сталина над Александровым смилостивились и сделали его министром культуры. Но весной 1955 года совершенно случайно в подмосковной Валентиновке открылось «гнездо разврата», где развлекался с женщинами легкого поведения главный идеолог и партийный философ страны Георгий Федорович Александров, а с ним еще несколько высокопоставленных чиновников от культуры.
Писатель Корней Иванович Чуковский записал в дневнике:
«Подумаешь, какая новость! Я этого Александрова наблюдал в санатории в Узком. Каждый вечер он был пьян, пробирался в номер к NN и (как говорила прислуга) выходил оттуда на заре. Но разве в этом дело. Дело в том, что он бездарен, невежественен, хамоват, вульгарно-мелочен. Нужно было только поглядеть на него пять минут, чтобы увидеть, что это чинуша-карьерист, не имеющий никакого отношения к культуре. И его делают министром культуры!..
В городе ходит много анекдотов об Александрове. Говорят, что ему позвонили 8 марта и поздравили с женским днем.
– Почему вы поздравляете меня?
– Потому что вы главная наша проститутка».
Знаменитой балерине Майе Плисецкой министр культуры Александров показался «невзрачным и тусклым человечком – вылитый Кот в сапогах». Она с некоторым удивлением всматривалась в министра, который «проводил темные московские ночи в сексуальных оргиях с молоденькими, аппетитными советскими киноактрисами. Разве откажешь любимому министру? По счастью, низкорослому, лысоватому философу любы были дородные женские телеса. Тощие, костлявые балеринские фигуры никаких вожделенных чувств у министра не вызывали. Большой балет остался в первозданной невинности».
Тогда уж Александрова вовсе выслали из Москвы, отправили работать в Минск, где он умер в пятьдесят три года…
Так что атмосфера свободомыслия в ИФЛИ компенсировалась такими профессиональными циниками, как секретарь институтского парткома Александров. Да и не один он такой был.