Но министр не стал мстить послу за унижение. Он умел переступать через свои чувства. Более того, когда однажды Брежнев был недоволен действиями Фалина и чуть было не отстранил его от работы, Громыко принял гнев на себя, хотя вполне мог бы и подлить масла в огонь.
12 августа 1970 года канцлер Федеративной Республики Германии Вилли Брандт подписал с Косыгиным Московский договор. ФРГ и Советский Союз признали нерушимость послевоенных границ и договорились решать спорные вопросы только мирным путем.
Послевоенная Европа жила в страхе перед советскими танками. Московский договор, подписанный Брандтом, успокоил западных европейцев.
На советских людей договор с немцами произвел поначалу пугающее впечатление. Брежнев позвонил Фалину и шутя сказал:
— Ты что натворил? Звонят секретари обкомов. На Смоленщине, в Белоруссии и Предуралье население расхватывает соль, мыло и спички: «С немцами договор подписали. Значит — скоро война».
Многие партийные чиновники были против сближения с западными немцами, хотя боялись высказывать это публично. Первый секретарь ЦК компартии Украины Петр Шелест записал в дневнике: «В „Литературной газете“ появился снимок: Брежнев, Брандт и его супруга стоят под руку, улыбаются. Кому это нужно, неужели мы такие „друзья и приятели“, чтобы это так рекламировать в нашей печати?»
Откровенный разговор с американским президентом
В отличие от многих своих соратников Брежнев серьезно отнесся к возможности наладить отношения с ведущими державами и тем самым укрепить мир, хотя некоторые его приближенные утверждали впоследствии, что «все брежневские мирные инициативы — пауза для восстановления военного паритета».
Его первая настоящая поездка на Запад в роли руководителя страны состоялась в 1971 году. Это была Франция. Он серьезно готовился, отверг составленные в Министерстве иностранных дел трафаретные тексты речей, требовал от помощников, которых собрал на госдаче в Завидове, подобрать человеческие слова:
— Вот мы на фронте мечтали о том дне, когда смолкнет канонада, можно будет поехать в Париж, подняться на Эйфелеву башню, возвестить оттуда так, чтобы было слышно везде и повсюду, — все это кончилось, кончилось навсегда!.. Надо вот как-то ярко написать про это. И не просто написать и сказать, а сделать…
20 апреля 1972 года в Москву с секретным визитом прилетел советник американского президента по национальной безопасности Генри Киссинджер.
Он играл совершенно необычную роль в администрации президента Ричарда Никсона. Киссинджер и Никсон бесцеремонно, а иногда и просто оскорбительно отстраняли от принятия решений государственный департамент и госсекретаря Уильяма Роджерса.
Инструкции дипломатам за рубежом по основным политическим проблемам разрабатывал и отправлял аппарат советника президента. Если государственный секретарь Роджерс одобрял какую-то телеграмму до того, как о ней докладывали президенту, не исключалось, что его указание будет отменено.
Все щекотливые переговоры президент поручал своему советнику, считая, что этот человек, который все еще говорил с сильным немецким акцентом (Киссинджер родился в Германии, его привезли в Америку ребенком), не может составить ему конкуренции. Но вопреки ожиданиям Никсона Генри Киссинджер стал весьма популярной фигурой.
В аэропорту его встречали первый заместитель министра иностранных дел Василий Кузнецов и генерал Сергей Антонов, начальник Девятого управления КГБ. Американцев отвезли в комплекс резиденций для иностранных делегаций на Ленинских горах.
Киссинджер, который только что побывал в Пекине, отметил, что московская архитектура ему знакома: в китайской столице он жил в таком же особняке. Различие состояло в том, что в Китае гостевые дома находятся в большом парке со множеством озер и из одного дома виден другой, хотя проходы между ними охраняются часовыми. На Ленинских горах каждая резиденция окружена высокой стеной, ворота всегда закрыты.
В одной из комнат стоял огромный старый сейф, гостям посоветовали хранить в нем секретные бумаги. Но американцы не доверяли хозяевам. Сотрудники Киссинджера заподозрили, что внутри сейфа находится движущийся механизм, нечто вроде кухонного лифта, с помощью которого ночью документы можно спускать вниз, где хозяева могли бы с ними познакомиться… Все документы они держали в большом цинковом ящике, который днем охранял агент секретной службы. Ночью ящик ставили между кроватями в комнате, где спали двое агентов.
Американцы боялись, что их подслушивают, и пользовались так называемым беблером — запускали магнитофонную ленту, на которой записана неразборчивая речь, что-то вроде одновременной болтовни десятков людей. Когда Киссинджер хотел посоветоваться со своими сотрудниками, они включали беблер и раговаривали вполголоса. Вашингтонские контрразведчики уверили Киссинджера, что никакая техника подслушивания не позволяет распознать голоса на фоне какофонии, записанной на пленке.
Но американцы старались как можно реже прибегать к помощи беблера — от этого бормотания можно было сойти с ума. Так что в основном писали друг другу записки. Или выходили на улицу. Но и там беседовали вполголоса, потому что охранники западногерманского канцлера Вилли Брандта предупредили американцев, что подслушивающие устройства могут быть и на деревьях. Киссинджер в шутку сказал Громыко, что в парке есть одно странное дерево, ветки которого склоняются в его сторону, куда бы он ни шел…
В мае 1972 года в роли президента Соединенных Штатов Ричард Никсон впервые прилетел в Москву, и это было огромное событие для Брежнева. Впрочем, для американцев тоже. Прежде отношения между двумя странами развивались от кризиса к кризису.
В 1970 году руководитель аппарата Белого дома и будущий государственный секретарь Александр Хейг приехал к Добрынину в здание советского посольства на Шестнадцатой улице в Вашингтоне. Они уединились в кабинете посла, окна которого из соображений безопасности всегда были закрыты ставнями. Хейг угрожающим тоном изложил суть президентского поручения.
Американская разведка обнаружила, что Советский Союз строит в Сьенфуэгосе, на южном побережье Кубы, базу для атомных подводных лодок. Появление на острове советских подлодок с ядерным оружием было бы нарушением договоренностей, достигнутых Кеннеди и Хрущевым после Карибского кризиса.
Александр Хейг от имени президента Никсона предъявил ультиматум: строительство должно быть прекращено. Хейг, повысив голос, сказал:
— Либо вы сами ликвидируете базу в Сьенфуэгосе, либо мы это сделаем за вас.
Лицо Добрынина помрачнело от гнева. Ледяным тоном посол заявил, что считает этот демарш неприемлемым. Но в Москве не хотели устраивать новый ракетный кризис, поэтому все уладилось. Через некоторое время Добрынин сказал Хейгу, что Громыко поручил ему сообщить следующее:
— У нас нет базы подводных лодок на Кубе, и мы не создаем там военно-морских сооружений. Мы будем строго придерживаться договорености 1962 года.
Советские подводные лодки продолжали время от времени заходить на Кубу, но база как таковая не создавалась…