|
Cтраница 11
Полны мои мысли любовью одною,
Но друг против друга враждуют упорно;
Та молвит: любви ты отдайся покорно,
А эта: любовь лишь играет тобою.
Одна разрывает всю душу тоскою,
Другая мне сладость несет упованья, —
Вдруг сходятся вместе в тревожном желанье
И в сердце трепещут пугливой мольбою.
Склоняется разум пред волею пленной,
Сказать бы хотел, и, что молвить, не знаю,
И так на распутье блуждаю в смятенье…
Одним, лишь одним примирю все сомненья:
Прибегнув к тому, чем так долго страдаю, —
К той тайне грозящей с мольбой дерзновенной.
«Новая жизнь». Перевод В. С. Соловьева.
Все эти переживания, заставлявшие Данте скрываться от общества дам и кавалеров, не могли не обратить на себя внимания не только его близких друзей, но и знакомых. В прелестном прозаическом отступлении Данте рассказывает, как он однажды проходил тем садом, улицей, мимо того фонтана, которые нам ныне неведомы, и был остановлен веселыми и любезными речами некоей благородной дамы, находившейся в окружении других дам. «Я приблизился и, увидев, что моей благороднейшей госпожи не было среди них, почувствовал вновь уверенность в себе. Тогда я приветствовал их и спросил, что им угодно. В том обществе было много дам; некоторые смеялись. Другие смотрели на меня, ожидая, что я скажу. Иные разговаривали между собой. Одна из них, обратив на меня свой взор и назвав меня по имени, произнесла следующие слова: „Какова цель твоей любви, если не можешь выдержать присутствия твоей дамы? Скажи нам, так как цель такой любви должна быть необычной и небывалой“. И когда вопрошающая умолкла, не только она, но и все другие дамы ожидали моего ответа, и ожидание это отразилось на их лицах. Тогда я сказал: „О дамы, целью моей любви раньше было приветствие моей госпожи, которая, конечно, вам известна. В приветствии этом заключались все мои желания. Но так как ей угодно было отказать мне в нем, по милости моего владыки Амора, мое блаженство я сосредоточил в том, что не может быть от меня отнято“. Тогда дамы начали разговор между собой, и, подобно тому, как мы видим иногда ниспадающую с неба смешанную с прекрасным снегом воду, так, казалось мне, я слышал, как исходили слова их, мешаясь с воздыханиями. И после того, как они некоторое время разговаривали между собой, та дама, что первая обратилась ко мне, произнесла: „Мы просим тебя, чтобы ты сказал нам, где пребывает твое блаженство“. Я ответил им лишь следующее: „В словах, восхваляющих мою госпожу“. Тогда обратилась ко мне та, что говорила со мной: „Если сказанное тобой правда, те стихи, которые ты посвящал ей, изъясняя твое душевное состояние, были бы сложены иначе и выражали бы иное“. Тогда, размышляя об этих словах, я удалился от них почти пристыженный и шел, говоря самому себе: „Если столь велико блаженство в словах, хвалящих мою госпожу, почему иною была моя речь?“ Тогда я решил избрать предметом моих речей лишь то, что могло послужить для восхваления благороднейшей дамы».
Так начался новый период творчества — новой жизни, период восхваления прекрасной дамы. Мучительный самоанализ сменился просветленными гимнами в честь единственной и несравненной. Данте приступил к сочинению большой канцоны о совершенной любви.
«Через некоторое время, — вспоминает Данте, — когда я проезжал по дороге, вдоль которой протекала быстрая и светлая река, меня охватило такое сильное желание слагать стихи, что я принялся думать, как мне следует поступать, и я решил, что говорить о совершенной даме надлежит, лишь обращаясь к дамам во втором лице, и не ко всем дамам, а лишь к тем из них, которые наделены благородством. И тогда мой язык заговорил, как бы движимый сам собой, и произнес: Лишь с дамами, что разумом любви владеют. Эти слова я удержал в моей памяти с большой радостью, решив воспользоваться ими для начала».
В феврале 1289 года у Беатриче Портинари умер отец. Это печальное событие, видимо, нашло отражение в творчестве Данте — в XXII главе его «Новой жизни» его прекрасная дама тоже теряет своего благородного и обожаемого отца. Собственно, такое маловероятное совпадение и стало одним из доказательств того, что Беатриче из его произведений — это именно дочь его соседа Фолько де Риковеро Портинари.
Данте писал, что он не решался войти в церковь, где горько оплакивала потерю его прекрасная дама, а грустил у дверей и тоже проливал слезы, сочувствуя ее горю (надо отметить, что в те времена еще не существовало убеждения, что «мужчины не плачут», и лить слезы было вовсе не зазорно даже королям и рыцарям). Проходившие мимо дамы обращали внимание на его страдания и на то, как он изменился, что совсем неудивительно — от переживаний он скоро заболел и слег. Кризис в его болезни наступил, разумеется, как и все прочие важные события, на девятый день, и тогда то ли в бреду, то ли в видении он увидел смерть Беатриче.
И мне казалось, что я вижу женщин со спутанными волосами, рыдающих на многих путях, чудесно скорбных; и мне казалось, что я вижу, как померкло солнце, так что по цвету звезд я мог предположить, что они рыдают. И мне казалось, что летящие в воздухе птицы падают мертвыми и что началось великое землетрясение. Страшась и удивляясь, во власти этой фантазии, я вообразил некоего друга, который пришел ко мне и сказал: „Разве ты не знаешь, твоя достойная удивления дама покинула этот век?“ Тогда я начал плакать, исполненный величайшей горести, и не только в моем воображении, но истинные слезы омывали мои глаза. Затем я вообразил, что следует мне посмотреть на небо, и мне показалось, что я вижу множество ангелов, которые возвращались на небо, а перед ними плыло облачко необычайной белизны. Мне казалось, что эти ангелы пели величальную песнь и что я различаю слова их песни: „Осанна в вышних“ — и ничего другого я не слышал. Тогда мне показалось, что сердце, в котором заключалась столь великая любовь, сказало мне: „Поистине мертвой покоится наша дама“. И после этого мне показалось, что я иду, чтобы увидеть тело, в котором обитала благороднейшая и блаженная душа. Столь сильна была обманчивая фантазия, что она показала мне мою даму мертвой. И мне казалось, что дамы покрывают ее голову белой вуалью; и мне казалось, что на лице ее отобразилось такое смирение, что слышалось — она говорила: „Я вижу начало умиротворения“. И в этом мечтании, когда я увидел ее, меня охватило чувство такого смирения, что я призывал смерть, говоря: „О пресладостная Смерть, приди ко мне, не поступай со мною недостойно, ты должна быть благородна, в таком месте была ты! Приди ко мне, столь жаждущему тебя. Посмотри — я уже ношу твой цвет“. Когда же я увидел завершенье скорбных обрядов, которые надлежит совершать над телом умерших, мне почудилось, что я возвращаюсь в мою комнату. Там привиделось мне, будто я гляжу на небо. И столь сильно было мое воображение, что истинным своим голосом, плача, я произнес: „О прекраснейшая душа, блажен видевший тебя!“ Произнося эти слова скорбным голосом, прерываемым приступами рыданий, я призывал Смерть. Молодая и благородная дама, бывшая у моего ложа, думая, что мои рыданья и мои слова были вызваны лишь моим недугом, также начала плакать. Другие дамы, бывшие в комнате, по ее слезам заметили, что и я плачу. Тогда они удалили молодую даму, связанную со мною ближайшим кровным родством, и подошли ко мне, чтобы меня разбудить, полагая, что я вижу сны. Они сказали мне: „не спи“ и „не отчаивайся“. От этих слов прервалось сильное мое мечтание как раз, когда я хотел воскликнуть: „О Беатриче, будь благословенна!“ И я уже сказал „О Беатриче“, когда, придя в себя, я открыл глаза и увидел, что заблуждался. И хотя я назвал это имя, мой голос был прерван приступом рыданий, так что эти дамы не смогли, как я полагаю, меня понять.
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
|
ВХОД
ПОИСК ПО САЙТУ
КАЛЕНДАРЬ
|