— Надеюсь, он в здравом уме, — произнесла Ликс. — Если он погружен в безумие, не будет никакой потехи.
Казалось, слова сестры-жены вышли прямо из мыслей Рэвена, как это часто и бывало.
— Тогда тебе лучше настроиться на разочарование, — сказал Рэвен. — Наш брат редко и имя-то свое вспоминает.
— Он будет в здравом уме, — произнесла мать, со скрипом и механической неуклюжестью поднимаясь по ступеням.
— Почему ты так в этом уверена? — спросил Рэвен.
— Потому что я это видела, — отозвалась она, и Рэвен счел за лучшее не сомневаться в ее словах. Весь Молех хорошо знал, что консорты-поклонницы посвящены во многие тайны, но лишь Рыцарям Луперкалии было известно, что представительницы дома Девайнов в силах видеть события, которым лишь предстоит произойти.
Супруги-поклонницы Девайнов сохраняли эту способность на протяжении тысячелетий, не давая разбавлять гены своего дома кровью низших родов. Рэвена удивило, что Ликс не видела того же, что и ее мать, однако он не разбирался в этих тонкостях.
Кебелле Девайн, его матери и супруге-поклоннице дракайне его отца, было уже по меньшей мере сто лет. Ее муж отвергал косметические омолаживающие процедуры, считая их проявлением тщеславия, однако Кебелла с удовольствием их применяла. Ее кожа была прижата к черепу, словно натянутый пластик, и хирургически скреплена с причудливым головным убором, похожим на орудие кошмарных пыток для черепа.
За Кебеллой следовала пара сгорбленных сервигоров биологис, связанных с ней множеством шипящих шлангов и питательных трубок. Оба были лишены зрения при помощи яда и оснащены множеством имплантированных контрольных устройств, а также булькающих и посвистывающих цилиндров с питающими гелями, составами против старения и восстанавливающими культурами клеток, изъятых у выращенных в баках новорожденных.
Чтобы снять с хрупких костей Кебеллы излишнюю нагрузку, с ее скелетом было хирургически соединено затейливое приспособление с суспензионными полями, экзокаркасом и волоконными мышечными пучками.
— Лучше бы тебе оказаться правой, — бросила Ликс, разглаживая свое платье с бронзовыми пластинами и поправляя прическу. — В этом не будет смысла, если он не более чем зверь или овощ.
Когда-то Ликс была замужем за Альбардом, однако нарушила свои клятвы, не успел он еще надеть на нее обручальное кольцо. Хотя связь Рэвена и Ликс устроила их мать, Кебелла питала к дочери безграничное презрение, которое Рэвен мог объяснить только завистью к ее очевидной молодости.
— Это не будет бессмысленно, — произнес он, заткнув обеим рот прежде, чем они успели вступить в очередную перебранку. — Прошло столько времени, и мне хочется увидеть выражение его глаз, когда я скажу, что убил его отца.
Болезненное лицо матери исказило выражение, которое, по его предположению, означало улыбку, однако было сложно сказать наверняка.
— Твоего отца тоже, да и моего, — заметила Ликс.
Рэвен покинул утробу матери на считаные минуты раньше Ликс, но порой казалось, что это были десятки лет. Сегодня был как раз такой день.
— Я в курсе, — сказал он, остановившись перед верхней площадкой башни. — Я хочу, чтобы с одной стороны он видел женщину, которая заняла место его матери, а с другой свою бывшую жену. Хочу, чтобы он знал, что все, принадлежавшее и полагавшееся ему, теперь мое.
Ликс взяла его под руку, и его настроение улучшилось. Еще с того времени, когда они были грудными детьми, она понимала его состояние и желания лучше, чем он сам. Для любящего ее народа она сохраняла красоту и форму благодаря гимнастике и искусным омолаживающим процедурам.
Рэвену было известно больше.
Многие из долгих отлучек его жены в тайные долины Луперкалии проходили в кошмарных хирургических процедурах, которые проводил Шаргали-Ши и его ковен андрогинных культистов Змеи. Рэвен был свидетелем одной из этих операций, ужасного смешения хирургии, алхимии и плотского ритуала, и дал клятву более этого не повторять. Змеепоклонник утверждал, что управляет Врил-йа, силой Змеиных богов, которым поклонялись по всему Молеху в прежнюю эпоху. Рэвен не знал, правда это или нет, но результаты говорили сами за себя. Хотя Ликс было около шестидесяти пяти, ей легко можно было дать менее половины этого возраста.
— Змеиные луны набирают полноту, — произнесла Ликс. — Скоро Шаргали-Ши призовет Врил-йа на собрание.
Рэвен улыбнулся. Шестидневная вакханалия с пьянящими ядами и гедонистическими сплетениями в тайных храмовых пещерах была именно тем, что ему требовалось, чтобы облегчить предстоящее бремя управления планетой.
— Да, — отозвался он с ухмылкой предвкушения и перепрыгнул несколько последних ступеней.
В проходном вестибюле верхних покоев царил мрак. Двое Стражей рассвета, стоявших на часах у дверей впереди, казались лишь темными силуэтами. Несмотря на скудное освещение, Рэвен узнал обоих — солдаты из личной охраны его матери. Он задумался, не делили ли они с ней ложе, и по тому, как они заметно отводили глаза, счел, что это более чем вероятно.
Когда Рэвен приблизился, они отступили в сторону. Один отворил перед ним дверь, второй низко поклонился. Рэвен важно прошествовал между ними и двинулся по богато убранным передним, медицинским нишам и наблюдательным камерам.
Перед входом в личные покои Альбарда их ожидали трое взволнованных сакристанцев. Все они носили красные одеяния, подражая своим хозяевам из Механикум, были утыканы бионикой и смердели потом и смазкой. Не совсем Культ Механикум, но слишком измененные, чтобы считать их людьми. Если бы они не знали наизусть, как обслуживать рыцарей, Рэвен еще много лет назад призвал бы к их уничтожению.
— Мой господин, — произнес один из сакристанцев. Рэвену казалось, что этого звали Онак.
— Он знает? — спросил Рэвен.
— Нет, мой господин, — ответил Онак. — Ваши указания были совершенно определенны.
— Хорошо, ты умелый сакристанец, и мне было бы неприятно свежевать тебя заживо.
Рэвен толкнул дверь, и все трое сакристанцев быстро отодвинулись в сторону. Вырвавшийся изнутри воздух был затхлым и душным, он смердел мочой, кишечными газами и безумием.
Возле тусклого голографического камина стоял глубокий диван с прогнувшейся скамеечкой для ног. На диване сидел человек; он выглядел достаточно старым, чтобы быть дедом Рэвена. Лишенный доступа к солнечному свету и хирургическим процедурам, омолаживавшим его единокровного брата, Альбард Девайн представлял собой жалкое существо с лысым черепом, бледное, словно новорожденный червь.
До того как разум Альбарда надломился, его тело было крепким и коренастым, но теперь он стал не более чем иссохшим живым мертвецом с сухой, как пергамент, плотью, осевшей на каркасе из перекошенных костей.
Прямо сказать, раньше Альбард обладал жестокой красотой и той холодной грубостью, которой люди ожидают от короля-воина. Этого человека уже давно не было. Из студенистых ран, в которые превратились рубцы ожогов, полученных им при достижении зрелости, на длинную бороду сочился желтоватый гной. Слипшаяся от слизи и остатков пищи борода доходила Альбарду почти до пояса, а уставившийся на огонь единственный глаз был желтым и покрыт млечными катарактами.