Тамбов. Хроника плена. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Шарль Митчи cтр.№ 29

Проходит неделя за неделей, всё такие же однообразные. В наших сердцах поселяется безнадёжность. К тому же никто больше не говорит об отъезде, о де Голле, об Алжире. Мы всё так же освобождены от работ и проводим дни в разговорах и воспоминаниях. Чтобы успокоить чувство голода, рассказываем друг другу кулинарные рецепты. В конце марта двор, который до сих пор был покрыт толстым слоем снега и льда, медленно превращается в большую грязную лужу. Когда мы его переходим, чтобы дойти до столовой, ноги утопают в грязи и воде до лодыжек. Но весна близко: увидим ли мы исполнение нашего самого заветного желания — уехать в Алжир и вступить в ряды войск Свободной Франции?

Я забыл рассказать обо одном мрачном эпизоде, о котором нельзя умолчать. На третий день после нашего приезда в лагерь команда человек в тридцать — только немцы, наших там не было — вышла из лагеря на работы, суть которых не была им известна заранее. Вернулись они вечером очень подавленные и рассказали нам о том кошмаре, который им пришлось пережить. Их миссия состояла в том, чтобы освободить и вымыть вагоны, из которых мы высадились за три дня до этого. С ужасом они обнаружили там не только тела своих товарищей, умерших в поезде в последнюю ночь путешествия, но и трупы тех, кто прибыл туда живым, но был настолько обессилен, что не мог встать и идти. Их просто оставили там умирать от голода и холода в открытых вагонах.

Пришла весна, выглянуло солнце, и вернулась хорошая погода. Нам больше не надо было ломать кровати, чтобы протопить барак, и мы могли выходить на улицу без шинели. Русские, которые увидели, что я хожу в старом свитере, изношенном до дыр, подарили мне немецкий китель, без сомнений, снятый с умершего пленного. Посередине двора, вполне уже просохшего, валялись обломки крыла самолёта, сбитого, по всей вероятности, во время советского контрнаступления прошлой осенью. В течение нескольких дней один пленный возился вокруг этих обломков, пытаясь оторвать куски алюминия. Это был один вежливый и симпатичный немец, очень одарённый и искусный мастер, который превращал обломки металла в высоко ценимые его товарищами вещи. За порцию табака — каждые две-три недели нам выдавали немного mahorka — он делал для них пепельницы, ручки для ножей, ложки. Он украшал их гравировкой с помощью отвёртки, которую неизвестно где раздобыл и которая служила ему резцом. Он с лёгкостью согласился принять и мой заказ и за махорку, которую выдали нам накануне, на следующий день сделал мне прекрасную ложку, отполированную до блеска и украшенную выгравированным посередине словом «Курск» и датой. Эта ложка служила мне в течение всего моего пребывания в плену, и несмотря на бесчисленные обыски, я смог её сохранить и привезти домой, хотя и разломанной на две части.

Ложка, сделанная для Шаоля Митчи в курском лагере

Наступил май месяц. Вечером, лёжа на голых досках, мои друзья, в подавляющем большинстве практикующие ^[45] католики, поют песни во славу Девы Марии. С огромным удовольствием я, неверующий, присоединяюсь к ним, распевая во всё горло:

Никаких новостей для французов всё так же нет. Напротив, невзирая на свои обещания не посылать французов на работы, русское начальство собирает некоторых из наших товарищей в команду, которая должна помогать крестьянам в колхозе. Их работа будет заключаться в том, чтобы вскопать землю и подготовить её к севу. Во время коллективизации все старые деревенские поля превратили в огромное пространство, принадлежащее всем крестьянам деревни сразу и которое надо было обрабатывать с помощью тракторов, являющихся общественной собственностью. Обычно тракторов было совсем немного, поскольку некоторые трактора были сломаны, а запасные части достать было невозможно, не было топлива или, наконец, не хватало трактористов. Чтобы хоть как-то восполнить недостаток машин, привлекали дополнительную рабочую силу, и можно было увидеть парадоксальную картину: с одной стороны огромного поля — пять или шесть тракторов с плугами, а с другой — две-три сотни сельскохозяйственных рабочих, выполняющих ту же самую работу с помощью лопат!

Я сам никогда не был свидетелем того, как работали мои товарищи-колхозники, но, по их рассказам, всё происходило следующим образом.

Утром сельскохозяйственные рабочие, гражданские и пленные, вооружённые лопатами, выстраивались на краю участка, который надо было обработать. Каждому поручали вскопать полосу определённой ширины. Чтобы вечером получить право на полную порцию хлеба, и пленным, и гражданским надо было за день обработать участок заранее определённой длины — норму. За каждый недовыполненный метр порцию уменьшали на какое-то количество граммов. На десять — двенадцать работников приходился один надзиратель, которому было поручено контролировать работу. Эти надзиратели, которых совсем не всегда вдохновляла их однообразная работа, время от времени куда-то уходили. Работники, как крестьяне, так и пленные, занимались тем, что слегка ковыряли землю по самой поверхности, чтобы продвинуться вперёд побыстрее и выиграть несколько лишних метров для выполнения нормы. Надзиратели ничего не замечали… Неудивительно, что урожайность на русской земле была такой низкой! Для наших товарищей работа в колхозе была настоящим адом. Истощённые от недоедания, ослабленные многомесячным пленом, они никогда не могли выполнить норму и получали уменьшенный хлебный паёк, хотя даже нормального было совершенно недостаточно.

К счастью для наших французских товарищей, это бедствие длилось всего несколько дней. Однажды вечером их в спешном порядке вернули в казарму, на этот раз уже окончательно. Для французов есть новости! Один из русских начальников лагеря объявил нам, что долгожданный момент наконец настал. Мы больше не пленные, мы свободные люди. Скоро мы отправимся в Алжир, чтобы бороться против нашего общего врага. Через несколько дней нас отправят в лагерь, где соберут всех пленных французов, находящихся в России. Там нас переоденут в новое обмундирование и будут хорошо кормить, чтобы мы могли восстановить силы перед путешествием в Северную Африку, которое, конечно, принесёт нам немало испытаний. Нас отправят, как только будут получены необходимые указания. Наконец, он порекомендовал нам выбрать из своих рядов того, у кого был самый высокий чин во французской армии, чтобы этот человек принял на себя командование отрядом во время путешествия. Радость, которая наполнила наши сердца после этой короткой речи, не поддаётся описанию! Несмотря на голод и слабость, не отпускающие ни на секунду, мы впадаем в эйфорию. Теперь можно и помечтать! Разумеется, надо будет ещё немного потерпеть, три или четыре недели, чтобы набрать все утраченные за время плена килограммы, чтобы вернуть здоровье. Но всё это без всякого принуждения, как свободные люди! В этот же вечер мы пытаемся уладить вопрос с назначением командира. Практически все наши товарищи служили во французской армии как минимум в начале войны, в 1939–1940 годах. Среди нас были простые солдаты, капралы, несколько сержантов и, к несчастью, всего один аспирант — я. Поэтому командовать группой выпало на мою долю. Эту честь я с удовольствием передал бы кому-нибудь другому, но выбора у меня не было.