Гиляровский - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Митрофанов cтр.№ 41

Положа руку на сердце, признаюсь: мне неоднократно приходила в голову мысль — а вдруг «король репортеров» сотрудничал с царской охранкой? Очень уж он был информирован, очень уж многое ему сходило с рук. Гиляровский вполне мог устроиться «на службу» в 1881—1882 годах, когда лишь начинал работать репортером и готов был на многое ради своей журналистской карьеры.

Но именно история с обрывками бумаги полностью реабилитировала для меня дядю Гиляя. Очень уж она напоминает случай со знаменитым Вольфом Мессингом. Тот, будучи еще подростком, ехал из Польши в Германию не имея билета. Спрятался под вагонной лавкой, думая, что его не заметит контролер. И разморился, уснул.

Но контролер оказался внимательным. Растормошил, потребовал: «Молодой человек, ваш билет». Еще не отошедший толком ото сна Вольф Мессинг протянул кусок газеты, про себя моля, чтобы случилось чудо, чтобы контролер решил, что этот клочок и есть билет.

Каково же было изумление Мессинга, когда строгий железнодорожный служащий прокомпостировал газету и сказал: «Что же ты, дурачок, прячешься? Вставай, скоро Берлин».

Гиляровский, по всей видимости, обладал недюжинными экстрасенсорными способностями (сам не отдавая себе в том отчет, ведь ни соответствующей литературы, ни «кружков по интересам» в те времена не было). Этим объясняется и невероятная способность находить общий язык и с бандюганами, и с сильными мира сего, а также чутье: в такое-то время в таком-то месте что-то обязательно должно произойти. А репортерская работа лишь способствовала совершенствованию этого дара.

* * *

В 1886 году у нашего героя родилась дочка Надежда. Владимир Алексеевич остепенился окончательно — снял квартиру в Столешниковом переулке, на третьем этаже. Именно в Столешниках ему и доведется прожить всю оставшуюся жизнь, которой не прошло еще и половины. И его квартира вскоре сделается одним из символов Москвы.

Зять нашего героя В. Лобанов так писал о знаменитой, можно сказать, даже легендарной квартире Гиляровского: «Через переднюю, оклеенную незамысловатыми цветистыми обоями, проходили видные русские писатели и деятели культуры. Среди них Л.Н. Толстой и А.П. Чехов, А.М. Горький, Леонид Андреев, А.И. Куприн, Иван Бунин, Владимир Маяковский и Сергей Есенин, многие ныне здравствующие писатели, музыканты, представители театрального мира.

В передней стоял большой желтый деревянный диван, на котором любил сидеть Лев Николаевич Толстой. Обычно он заходил в Столешники по пути домой, в Хамовники, из Училища живописи на Мясницкой, где занималась его дочь Татьяна.

Неприметна была в передней Столешников стоящая около дивана чугунная подставка для тростей и зонтов. Этой подставкой часто пользовался А.П. Чехов.

Приходя в Столешники, писатель заботливо помещал в подставку свою палку.

— Не забудешь, уходя, где оставил свою палку или зонт, — говорил Чехов.

Эта подставка являлась предметом особого внимания жившей в семье Гиляровских Екатерины Яковлевны Сурковой, уроженки села Большая Городня близ Серпухова, выкормившей дочь В.А. Гиляровского — Надюшу. Е.Я. Суркова даже много лет спустя после смерти Чехова заботливо следила за подставкой».

Екатерина Яковлевна говорила жене Гиляровского:

— Надо, Марья Ивановна, чтобы чеховские вещи всегда у нас в порядке были.

На что сам Владимир Алексеевич обычно отвечал:

— Коли бес завел порядок, так уж будет беспорядок. Екатерина Яковлевна, кстати, была очень колоритной женщиной. Екатерина Киселева вспоминала: «В Столешниках с момента рождения дочери дяди Гиляя жила няня — Екатерина Яковлевна Суркова. Кто и когда назвал ее Кормилой, не знали, но имя за нею укрепилось и оставалось неизменным десятки лет. Она вела в доме хозяйство, знала, где что лежит, где в Москве можно купить мясо дешевле, на каком рынке оно лучше… Из каких бочек моченую антоновку брать, а из каких не следует. Тихим, неторопливым шагом двигалась она по комнатам, везде находя дело своим заботливым рукам. Екатерина Яковлевна всегда знала, кого чем надо накормить, чтоб „по вкусу и с пользой“. В этом видела свое главное назначение, может, потому и звали ее Кормилой. Переходя из комнаты в комнату, разбирая на кухне принесенные с базара покупки, она постоянно тихо что-то говорила. И хотя все знали эту ее особенность, невольно то и дело спрашивали:

— Кормила, ты с кем говоришь?

— С умным человеком, — следовал неизменный ответ, который значил: сама с собой говорю.

Если дядя Гиляй слишком долго засиживался за своими бумагами в столовой или бродил из комнаты в комнату, Кормила, сочувственно покачивая головой, спрашивала:

— С умным человеком беседуешь, Владимир Алексеич? Оставь на завтра что-нибудь. Все одно не переговоришь его».

Бегали по дому кошки и собаки (Гиляровский очень любил эту живность, как правило, подобранную на московских улицах), сидел в клетке попугай. Когда хозяин возвращался, он кричал ему: «Привет, Гиляй! Привет, Гиляй!»

Любовь Гиляровского к домашним животным доходила до крайности, часто бывало — зайдет в полицейский участок, купит ошейник с номером, якобы для собственного пса, и наденет на шею какого-нибудь безродного и бесхозного бобика — хотя бы сколько-нибудь времени пробегает бобик с ошейником, а значит, полицейские не станут его забирать на живодерню.

Больше всего Гиляровского любила Хмара — беспородная собачка, где-то им подобранная. Когда Владимир Алексеевич был дома, она ни на шаг от него не отходила. Ляжет, лапы вытянет, башку на лапы положит и любуется своим кумиром.

В передней же была повешена на гвоздик кочерга, завязанная Гиляровским в узел, — в знак того, что здесь особенно не забалуешь. Впрочем, Владимир Алексеевич был человек добрейший, как, впрочем, и его жена, и все домашние. Рядышком была еще одна реликвия — простая кочерга. Правда, она была простой только на вид — однажды Гиляровский, по обыкновению, завязал ту кочергу узлом, а когда услышал упрек — дескать, что ж ты вещи портишь? — сразу же ее развязал. Историю «обычной» кочерги знали только избранные.

Одно лишь омрачало атмосферу этого милого дома — память о сыне Алексее. Он скончался вскоре после рождения, по всей видимости, от какой-то заразной болезни, принесенной Гиляровским с Хитровки.

Но об этом в Столешниках говорить было не принято.

* * *

Да, наш герой в формальном отношении остепенился. Но по большому счету образ жизни его оставался тем же, каким был в начале репортерской работы. И в том же 1886 году в «Русских ведомостях» появилась новая сенсация, вышедшая из-под пера «дяди Гиляя», — «Катастрофа на фабрике Хлудова»: «Во всех слоях егорьевского общества только и разговору, что о катастрофе 9 января. Толпы горожан стремятся на фабрику, но туда не пускают, и редко кому удается прорваться сквозь цепь сторожей-церберов в эту окруженную стенами крепость, куда в обыкновенное время даже местная полиция неохотно допускается. Нам удалось осмотреть местность, разрушенное здание и последствия катастрофы и узнать все подробности ее на другой день частью от пострадавших лиц, частью от многочисленных очевидцев, которые говорили под свежим впечатлением виденного и испытанного, нисколько не стесняясь и не скрывая самых малейших обстоятельств.