Он поднял голову. Еще один удар сердца, и еще один. Его руки поменяли положение, теперь он уже не держал меня так, как автомеханик держит сломанный мотор. Я слегка повернула голову. На черном фоне уже выделялись серые конуры его щеки и скулы – ночное зрение начинало работать. I лаза пытались что-то увидеть, как на приеме у окулиста, когда вам дают одну из таких забавных линз, – в них надо смотреть, и все вдруг искажается. В замешательство приводило именно то, что я могла что-то различить в такой тьме… мертвецкой тьме; нет, неудачная метафора. Но где бы мы ни находились, у меня было ощущение, что мы под землей, и не только из-за темноты.
Он поднял голову выше, посмотрел на меня, и я увидела, как его глаза меняют цвет, становясь из пепельно-серых изумрудно-зелеными. Я вспомнила, что когда впервые увидела его глаза, в ту ночь на озере, они тоже были пепельно-серыми. Как же я тогда не запомнила это превращение? Может быть, потому, что не смотрела ему в глаза в тот момент. Ведь я тогда еще считала себя в полной мере человеком, а человек не может смотреть вампиру в глаза.
Он становился теплее. Теперь он был уже примерно такой температуры, как спящая ящерица. Но мне все еще было от него прохладно.
Я ощутила, как вздымается его грудь, и почувствовала на своем лице его первый выдох. Я вспомнила, как он нес меня на себе от озера, я узнала это движение его груди, узнала его дыхание, но ритм теперь был другим.
Он перевел вес своего тела на локти, и дышать мне стало легче.
Я вспомнила собственные мысли о том, что никогда не смогу подстроить свой ритм дыхания к нему, я думала об этом во время долгого пути от озера. Но сейчас он подстраивал свой ритм под мой. И я вдруг почувствовала, как растет и твердеет, упираясь мне в ногу, его член.
Мы оба были обнаженными.
Я знала, что температура тела у вампиров, как и циркуляция крови, может управляться волевым усилием. Возможно, она могла колебаться и произвольно, особенно при стрессе. Всего за минуту от смертельного холода, простите за такое определение, он перешел к тому, что можно было назвать обычной температурой человеческого тела. Я знала – да я просто была в этом уверена, – что он в беде; поэтому я и была здесь. Может быть я – э-э… – привела его в чувство слишком резко. Может быть, он был в том состоянии, которое у вампиров соответствует человеческому шоку, и его нервная система не отзывалась.
Но как тогда быть с членом? Он-то отзывался!
Теперь он уже был горячим. Таким горячим, как будто стоит у печи, делая булочки с корицей, а на дворе август. Я уже знала, что при определенных условиях вампиры могут потеть – например, когда они прикованы цепью к стене дома, а через окна рядом с ними падают солнечные лучи. Теперь он тоже потел. Капли его пота стекали на меня.
Запах мужского пота мне всегда скорее нравился. При других обстоятельствах, лежа под потеющим мужчиной, я бы не сомневалась в его намерениях. И это бы вызвало и во мне соответствующий энтузиазм. Но ведь не то чтобы сейчас происходило что-то… из этой оперы. Пока. Ведь вся эта цепочка событий произошла очень быстро и очень внезапно. И если он был в состоянии шока, то я – не в меньшей степени. Может быть, мой здравый смысл не прилетел сюда вместе со мной, остался там же, где и моя одежда. Ощущая его мощную эрекцию, я повернула голову и лизнула его потное плечо.
То, что произошло потом, длилось, наверное, секунд десять. Может быть, меньше.
Не думаю, что я услышала звук, изданный им – я просто его почувствовала. Он повернул мою голову к себе – и поцеловал меня. Никаких клыков я не почувствовала. Остатки здравого смысла подсказали мне не делать ничего своими зубами, что я бы обязательно сделала, будь на его месте человек.
Но я все равно была сейчас занята другим – работала руками и языком… Я извивалась под ним. Когда он начал гладить мои волосы, я снова поцеловала его. Пытаясь прижаться к нему еще плотнее, я приподнималась на локтях. Наверно, я и сама теперь издавала какие-то звуки…
Мне всегда казалось, что земля под нами должна плыть не с самого начала, а только в момент кульминации.
Всего секунду назад я сжимала бедра, чтобы тесней прижаться к нему – и поверьте мне, он там был, – и вот он отрывает меня от себя и буквально швыряет на стену. Вскочил на ноги. Исчез.
Я лежала там, вникая в обстановку. Первое: где бы, у какой чертовой бабушки, я ни находилась, здесь был гладкий, идеально гладкий каменный пол. Стена, об которую я шлепнулась, была из того же материала.
Второе: что, черт возьми, произошло?
Третье: с чего мне теперь начинать?
Надеюсь, мне представится возможность сказать Иоланде, что нет необходимости делать для меня специальный амулет: травы и свечи работают нормально. Если это, конечно – нормально.
Я с трудом вспомнила, что когда я, так сказать, прилетела, Кон был холоден и не дышал. Но исходя из моих скромных познаний, это вполне соответствовало вампирской дреме. Люди тоже часто ведут себя плохо, если их внезапно будят. Ладно. Допустим. Моя миссия выполнена – он был в какой-то вампирской беде, и я его оттуда вытащила.
Наверное, мне должно было быть стыдно. Мне должно было быть мучительно стыдно. Я сидела – нет, скрючилась – голая на холодном каменном полу, у стены, на которую меня бросило… существо, с которым еще минуту назад я вроде бы собиралась испытать интимную связь. Может быть, я должна была благодарить судьбу за то, что обошлось без близости с одним из самых опасных Других.
Метафора «навалилась темнота» теперь обрела для меня совершенно новый, буквальный смысл.
Я не благодарила судьбу. Если говорить о раздражении, то coitus interruptus выводит меня далеко за рамки раздражения. Теперь же мне казалось, что мои неудовлетворенные нижние губки буквально давят на мозг – на то, что осталось от мозга, – и если меня сейчас же не трахнет кто-то или что-то (вампир вполне подойдет), то я просто взорвусь.
То, что вышло за рамки раздражения, не спешило превращаться в стыд. Оно превращалось в ярость. Мое кровяное давление потихоньку приходило в норму, но в душе я кипела. Я не могла игнорировать то, что нахожусь совершенно голая в темноте неизвестно где. Но и слишком на этом сосредоточиться тоже не могла. Честное слово.
Я сидела в большой комнате, пустой – если не считать меня – и с таким высоким потолком, что даже с ночным зрением я не могла его разглядеть. Без мебели. Без окон. Без ничего. Навряд ли это подходящее место для сна. Или для укрытия. Но мне ли решать, что подходит вампирам для тех или иных целей?
Здесь было, как минимум, так же темно, как в моей кладовке. Ничто не мерцало и не светилось. Смотреть было не на что. Ух ты ж, повезло-то как! Постараюсь сдержать свое ликование!
Он появился снова. На нем было то, что я привыкла считать его обычной одеждой – длинная черная рубашка навыпуск и черные брюки. Босой. Не могу сказать с уверенностью, но кажется, я еще ни разу не видела его обутым. Он принес с собой какую-то вещь и, подойдя поближе, протянул ее мне, глядя в сторону. Развернув ее, я обнаружила, что это еще одна длинная черная рубашка. Когда я ее надела, она достала мне почти до колен. Чтоб это все сгорело. Я была не в лучшем настроении.