Магия моего мозга. Откровения "личного телепата Сталина" - читать онлайн книгу. Автор: Вольф Мессинг cтр.№ 33

Медсестра подала мне препарат — это был кусочек сахара, который почти впитал прозрачную каплю ЛСД. Я рассосал сахарок, не замечая постороннего вкуса, и ощутил легкое головокружение.

Оно быстро прошло, зато началось нечто невероятное — я стал усиленно воспринимать цвета: синие занавески буквально горели сапфирным пламенем, а от белых стен веяло холодом, будто от первого снега.

Потом и вовсе началась фантасмагория: по стенам словно рябь прошла, пол «задышал», потолок «поплыл», а перед глазами закружились чрезвычайно сложные, многоцветные узоры.

Они сплетались и расплетались даже тогда, когда я зажмурился.

Крик птицы, донесшийся с улицы, я воспринял как оптический образ — черные зигзаги, а тихо наигрывавшая музыка рождала то россыпь цветных полупрозрачных шаров, мягко опадавших вниз, то плавно вращавшихся кристаллов, отблескивавших гранями.

И только тут я, каким-то краем сознания, вспомнил о строгом наказе Металина: сопротивляться психоиллюзиям, подавлять их, в надежде вызвать нетипичный ответ моего сознания.

Подавить разгул цвета и эффект «плавучих» поверхностей мне удалось легко, я почти не напрягался. Оглянувшись, я увидел всю ту же комнату и был разочарован. И это все?

Разочарование мое длилось недолго.

Сердце билось ровно и спокойно, я не испытывал ни малейших болезненных или просто неприятных ощущений, но в комнате стала сгущаться тьма, и в этой тьме смутно проглядывали серые пятна, шатучие тени, постепенно светлеющие, набирающие цвета и оттенки.

Это было похоже на мои «сеансы» ясновидения, когда мне как будто кто показывал фильм «про будущее».

Но увидел я прошлое.

Сначала, правда, я не понял, что именно мне открыло сознание. Ведь картины грядущего, зрителем которых я изредка становился, были часто смутны, как воспоминания, расплывчаты, словно через запотевшее стекло. Лишь иногда словно чья-то незримая рука протирала «окно», и видение делалось четким — проглядывали лица, города, поля сражений.

Но то, на что я смотрел теперь, было ясным — никакой размытости. Я видел стены древнего города, сложенные из сырцового, обожженного на солнце кирпича — башни с зубцами отливали желтым глинистым цветом.

Поверх зубчатых стен выбивалась пышная глянцевая зелень — перистые листья пальм и кроны неизвестных мне деревьев.

А вокруг волнами расходились пески с редкими кустиками и купами деревьев там, где тянулась череда мелких озерков — усохшее русло.

Крепость брали штурмом — из пустыни накатывали колесницы, копотя рыжей пылью, и полуголые лучники слали и слали стрелы поверх стен, обрушивая железный дождь на защитников города.

А ворота атаковали сложные осадные орудия.

Оборонцы давали сдачи — камни так и сыпались на штурмующих, тяжелые копья, пущенные со стен, просаживали насквозь загорелые тела в одних набедренных повязках.

Тут картинка размылась, что-то замелькало, какие-то цветные пятна, словно пленку перематывали, и мне вновь открылся незнакомый мир.

Уже не пустыня стелилась «на экране», а степь — высокие травы, уже начавшие буреть под солнцем, волновались как зеленое море, клонясь под ветром широкими разливами.

Вдали брело огромное стадо животных, кажется, буйволов. Или бизонов. Или туров.

Но на травоядных я глянул мельком, поскольку моим вниманием завладели люди — они жили на границе степи и гор. Степь кормила смелых охотников, а скалистые склоны давали приют, отворяя зияния пещер.

Да, я наблюдал за жизнью каменного века. Вот только ни одного косматого, грязного здоровяка, обмотанного куском шкуры, я не заметил — бороды охотников были аккуратно подрезаны, а длинные волосы собраны в «хвосты» или заплетены в косы.

Одеты мои предки были в штаны и рубахи из тонко выделанной, отскобленной добела кожи, расшитые речным жемчугом, кусочками янтаря и каких-то красивых камешков, вроде бирюзы.

Они сжимали в мускулистых руках копья, смеялись, переговаривались, кивая на степь, где над колоссальным стадом колыхался жар, исходивший от мириадов туш.

Вход в пещеру был заложен огромными камнями, а скала вокруг пестрела разноцветными рисунками-оберегами. Вот из пещеры вышла девушка с копной выгоревших на солнце волос, стянутых на лбу кожаной тесемкой.

Одежду ее составляла не слишком длинная юбка из замши и что-то вроде пелеринки из роскошных перьев. Один из охотников резко обернулся, словно на зов, и его мужественное, посеченное шрамами лицо осветилось радостной улыбкой…

И снова все поглотила тьма и опять протаяла светом.

Я увидел людей в тогах. Они расхаживали в портиках, то выходя на свет, то пропадая в зыбкой тени, обходя прекрасные статуи и переговариваясь.

Справа высились колонны огромного храма, слева тянулась улица, вымощенная каменными плитами, а в просвете между многоэтажками открывался знакомый Колизей, но куда более величественный — облицованный светлым камнем, с изваяниями в каждой из ниш.

Толпы народа шагали по улице, а важного толстяка-сенатора в тоге с широким красным подбоем тащили на носилках восемь чернокожих рабов.

«Рим…» — прохрипел я, задыхаясь, и тьма рассеялась.

Я снова оказался в той же комнате, потрясенный и подавленный.

Металин показался по первому же моему зову.

Я изложил ему виденное, и ученые — комната незаметно заполнилась народом — сцепились в споре, сути которого я не понял.

Профессор предположил, что, если это были не галлюцинации, то у меня открылась так называемая «память поколений».

Ну, то, что мне удалось «повидаться» со своими предками, я и так понял — почувствовал. Досадно, что окошко в прошлое приоткрылось так ненадолго…»

Распечатка аудиозаписи за май 1971 года — интервью В. Г. Финка для газеты «Советская Сибирь» (Новосибирск):

«Ф ИНК: Да, это было ровно тридцать лет назад, в сорок первом, только не в мае, до войны, а в самый разгар битвы за Москву, где-то в начале декабря… Да, второго или третьего числа, сейчас уже не помню. Я как раз собирался выехать в Новосибирск — по делам, заодно думал встретиться с Вольфом. И вдруг он сам мне звонит вечером и говорит, что ничего, дескать, не выйдет — эвакуированные ученые-ленинградцы жаждут ставить над ним опыты, хотят опробовать на нем какие-то хитрые… то ли аппараты, то ли препараты. Придется, мол, денька три обождать. Да… И где-то пятого декабря. Или шестого? Да нет, именно пятого! Вольф позвонил и сказал, что научники оставили его в покое. Выезжай, мол. Числа восьмого. Ну, да, через три дня я приехал в Новосибирск. Вольф меня встретил и проводил к себе домой — ему выделили комнату.

Там было тесно, как в гримерной, но странно уютно — чистенько, пара афиш на стене, койка, круглый стол на толстых точеных ножках, два венских стула, громадный шкаф, горшок с геранью на подоконнике. Я не зря обратил внимание на цветок — Фира сама любила зелень в доме, и я, волей-неволей, приучился «правильно» поливать цветы. А этот, что у Вольфа, вроде как засох.