Гончаров - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Мельник cтр.№ 52

Покорнейше прошу передать Елизавете Васильевне прилагаемую фотографию с группы литераторов, в том числе и меня. Авось в обществе пяти моих товарищей Елизавета Васильевна сохранит память и обо мне, одном из самых ревностных ценителей ее красоты, ума и прочих достоинств».

По письму видно, как больно было Ивану Александровичу отрывать от сердца свой невоплотившийся идеал. Он все еще глубоко переживает нанесенную рану и — кто знает? — может быть, еще на что-то надеется и ждет? Ведь свадьба еще не состоялась… Письмо написано в конце октября, а ведь еще месяц назад начал сам Гончаров, по просьбе Елизаветы Васильевны, конечно, хлопотать перед Священным Синодом о разрешении на ее брак с двоюродным братом. Сам-то он, можно быть уверенным, не одобрял этот брак. Наверное, чувствовал, что он вряд ли может быть счастливым.

Трудно сказать, принес ли этот брак на самом деле счастье Елизавете Васильевне. Во всяком случае, внешне он оказался не слишком удачным: свадьбу сыграли 25 января 1857 года. А ровно через год, 25 января 1858 года, у Мусиных-Пушкиных родился первенец: Семен. О его биографии кое-что известно. По окончании гимназии в Санкт-Петербурге он стал вольнослушателем в столичном университете. В 19 лет, во время Русско-турецкой войны, он стал военным корреспондентом многих столичных газет. Однако муж Елизаветы Васильевны умер рано, над семьёй как будто висел какой-то рок: сын Семён впоследствии был обвинён в казённой растрате и покончил жизнь самоубийством.

Вот пока и все, что немного проясняет для нас личность необыкновенной, по признанию самого автора «Обломова», женщины и, главное, ту атмосферу, в которой находился великий русский романист в 1858–1857 годах, когда он активно обдумывал и, что называется, «вынашивал» свой шедевр, за который пришлось платить судьбой, несостоявшейся любовью… Гончаров тяжело пережил эту драму, но зато опыт этой любви осветил внутренним светом новый роман — «Обломов».

«Обломов» был задуман давно, еще в 1847 году, но автор не обращался к нему после опубликования в журнале «Современник» отрывка из этого романа под названием «Сон Обломова». Причина была проста: для романа нужен был стержневой любовный сюжет. Пока в жизни писателя не появилась Айза Толстая (она же Ольга Ильинская), роман был невозможен. Гончаров не сумел завоевать личное счастье, зато обрёл то творческое «раздражение», о котором он пишет в письме к Ю. Д. Ефремовой из Мариенбада: «Главное, что требовало спокойствия, уединения и некоторого раздражения, именно главная задача романа, его душа — женщина — уже написана, поэма любви Обломова кончена: удачна ли, нет ли — не мое дело решать, пусть решают Тургенев, Дудышкин, Боткин, Дружинин, Анненков и публика, а я сделал, что мог…» Разумеется, душа романа — женщина. И теперь Гончаров прекрасно видел её образ. Из Мариенбада он пишет И. И. Льховскому: «Узнайте, что я занят, не ошибетесь, если скажете женщиной: да, ей нужды нет, что мне 45 лет, я сильно занят Ольгою Ильинской (только не графиней). Едва выпью свои три кружки и избегаю весь Мариенбад с шести до девяти часов, едва мимоходом напьюсь чаю, как беру сигару — и к ней. Сижу в ее комнате, иду в парк, забираюсь в уединенные аллеи, не надышусь, не нагляжусь. У меня есть соперник: он хотя и моложе меня, но неповоротливее, и я надеюсь их скоро развести. Тогда уеду с ней во Франкфурт, потом в Швейцарию или прямо в Париж, не знаю: все будет зависеть от того, овладею я ею или нет. Если овладею, то в одно время приедем и в Петербург: Вы увидите ее и решите, стоит ли она того страстного внимания, с каким я вожусь с нею, или это так, бесцветная, бледная женщина, которая сияет лучами только для моих влюбленных глаз? Тогда, может быть, и я разочаруюсь и кину ее. Но теперь, теперь волнение мое доходит до бешенства: так и в молодости не было со мной… Я счастлив — от девяти часов до трех — чего же больше. Женщина эта — мое же создание, писаное, конечно, — ну, теперь угадали, недогадливый, что я сижу за пером?» В этом письме есть прямые намёки на роман с Лизой Толстой, в который, вероятно, был посвящён и Льховский, — только теперь любовь у Гончарова складывается: ведь этой героине, в отличие от Толстой, «дела нет» до возраста писателя, а если и есть молодой соперник, то на этот раз он «неповоротливее» Гончарова. И вот результат: «волнение до бешенства»! Всё это благодаря неудачной любви к Елизавете Васильевне. Только теперь, к 1857 году, Гончаров был готов сесть за «Обломова» и закончить его. Должность цензора Петербургского цензурного комитета с приличным жалованьем позволяла писателю часто проводить длительный отпуск за границей. Первый же такой отпуск, летом 1857 года, ознаменовался тем, что в Мариенбаде в течение 7 недель Гончаров завершил своего «Обломова». Критика назвала это «мариенбадскимчудом». Гончарову работалось, как никогда, хорошо и быстро. Между прочим, дело было и в том, что Гончаров наконец-то выбрался из промозглого Петербурга в хороший курортный климат, на воды. Солнечная погода, мягкий климат всегда отлично действовали на романиста, в столице ему писалось тяжело, слова не шли с пера. Иное дело — европейский курорт! Он прибыл в Мариенбад 21 июня, а уже 29 июля в письме к Ю. Д. Ефремовой признаётся: «Ежедневно по возвращении с утренней прогулки, то есть с 10 часов до трех, я не встаю со стула, сижу и пишу… почти до обморока. Встаю из-за работы бледный, едва от усталости шевелю рукой…» За «мариенбадским чудом» стояла огромная предварительная работа, которую романист вёл целых десять лет. В письме к своему приятелю И. И. Льховскому он объяснит, отчего так быстро пишется роман: «Я закончил первую часть, написал всю вторую и въехал довольно далеко в третью часть… Поэма изящной любви кончена вся, она взяла много времени и места. Неестественно покажется, как это в месяц кончил то, чего не мог кончить в года. На это отвечу, что если б не было годов, не написалось бы в месяц ничего. В том и дело, что роман выносился весь до мельчайших сцен и подробностей и оставалось только записывать его. Я писал как будто по диктовке… Действие уже происходит на Выборгской стороне: надо изобразить эту выборгскую Обломовку, последнюю любовь героя и тщетные усилия друга разбудить его».

Вообще, этот отпуск 1857 года оказался для писателя счастливым во многих отношениях. Он не только закончил «Обломова» в Мариенбаде, но побывал в Париже, Дрездене, Кёльне, Франкфурте… Осуществилась давняя мечта Гончарова: взглянуть на шедевры Дрезденской галереи, Лувра. Судя по всему, он заходит в Дрезденскую галерею уже в середине июня 1857 года, возможно, вместе с поэтом H.A. Некрасовым, который оказался в Дрездене в те же дни и которому Гончаров служил переводчиком. Здесь он прежде всего припал к Рафаэлевой Мадонне. Гончаров прекрасно разбирался в живописи. В особенности ценил итальянцев и голландцев. Рафаэль, Тициан, Рубенс, Гвидо Рени, Грёз — эти имена часто мелькают в его письмах, статьях и даже романах. Из русских художников он чаще всего упоминал И. Крамского, Н. Ге, А. Иванова… В статье о картине Крамского «Христос в пустыне» Гончаров показал себя тонким знатоком русского искусства и настоящим мыслителем. Очевидно, вкус к живописи ему был привит ещё в университете, а затем в семье художника Майкова. Но Рафаэлевская Мадонна, которой восхищались многие русские писатели, начиная с В. А. Жуковского, затмила для него всё, что он видел до сих пор. В письме к Ю. Д. Ефремовой от 11 сентября он восклицает в каком-то священном ужасе: «Я от нее без ума; думал, что во второй раз увижу равнодушно; нет, это говорящая картина, и не картина, это что-то живое и страшное. Все прочее бледно и мертво перед ней». В Лувре он, по собственному признанию, «с полчаса в удивлении просидел перед Венерой Милосской». Но впечатление от Венеры всё-таки оказалось намного слабее. Образ Мадонны Рафаэля не раз будет всплывать в его статьях и письмах.