Яков Блюмкин. Ошибка резидента - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Матонин cтр.№ 83

Он обосновался в Тифлисе, но часто бывал и в Баку. Работал он там не под своей фамилией, а под псевдонимами Исаков и Ильин. Почти сразу же после приезда ему пришлось заняться подавлением антисоветского восстания в Грузии, организованного грузинскими меньшевиками. Что же, опыт по этой части у него тоже был.

Восстание началось 28 августа 1924 года под руководством Комитета по вопросам независимости Грузии. В городе Читаура было организовано «Временное грузинское правительство». Повстанцы заняли большую часть Западной Грузии. Они потребовали независимости, вывода Красной армии и возвращения правительства, которое находилось у власти до марта 1921 года, то есть до того момента, когда Грузия стала советской.

Однако уже к 5 сентября части РККА и ОГПУ разгромили восставших. 1465 человек были взяты в плен, а более трехсот расстреляны. Руководили подавлением восстания на месте Соломон Могилевский ^[48] и заместитель председателя Грузинского ГПУ, 25-летний, но уже подающий надежды чекист по имени Лаврентий Берия. Обоих за подавление восстания наградили орденами Красного Знамени.

Блюмкин тоже принимал участие в его подавлении. «На рукаве мундира у него были три ромба, — пишет историк Алексей Велидов, — что свидетельствовало о принадлежности к высшему составу РККА». С этим не поспоришь — до трех ромбов на рукаве мог дослужиться далеко не каждый.

Первые нарукавные знаки различия были введены в РККА приказом Реввоенсовета от 16 января 1919 года. Они представляли собой красную звезду с серпом и молотом и красные же треугольники, квадраты и ромбы, нашиваемые на левый рукав гимнастерки и шинели — под звездой. Звезда и три ромба на рукаве означали, что их обладатель соответствует должности командующего армией, то есть командарму (персональных воинских званий — капитан, майор, генерал и т. д. в Красной армии тогда еще не было).

Однако Блюмкин мог носить и знаки различия сотрудников ОГПУ, которые были введены летом 1922 года. Три ромба и звезда на клапане рукава тоже свидетельствовали о высоком положении их обладателя — заместителя начальника отдела ОГПУ, командующего корпусом или военкома корпуса в войсках ОГПУ. Впрочем, летом 1924 года нарукавные знаки различия в РККА, как и в системе ОГПУ, отменили — перенесли на петлицы. Знаки различия на рукавах остались только на Красном флоте.

Мог ли Блюмкин носить три ромба на рукаве? Ведь они действительно означали бы, что он занимал очень высокую должность в армии или ОГПУ. Теоретически — мог. Известно же, что еще в 1921 году он служил начальником штаба бригады, а потом, по некоторым данным, и комбригом (один ромб на рукаве).

По сведениям Алексея Велидова, руководство ОГПУ высоко оценивало его деятельность. Положительно отзывались о работе Блюмкина Менжинский, Трилиссер и еще один заместитель председателя ОГПУ — Генрих Ягода. Блюмкина избрали почетным курсантом окружной пограничной школы, почетным красноармейцем войск ОГПУ в Тифлисе.

* * *

Однокашник Блюмкина по Восточному отделению Военной академии РККА Александр Бармин, который был назначен на должность генерального консула в Гиляне и в августе 1924 года ехал в Персию вместе с советской дипломатической делегацией во главе с полпредом Борисом Шумяцким, вспоминал:

«…У нас было два неожиданных попутчика: мой коллега по академии Яков Блюмкин и знаменитый поэт Сергей Есенин. Они прекрасно ладили между собой и к вечеру, как правило, напивались. Есенин произвел на меня жалкое впечатление. В юности он разрывался между городом и деревней, а теперь его тянули в разные стороны богема и революция. По его внешности было явно видно, что он страдал от алкоголя, от чрезмерного увлечения женщинами и от оргий, которым он предавался в паузах между своими поэмами, остававшимися тем не менее шедеврами русской поэзии. Молодой и красивый гений стал горьким пьяницей. У него было бледное, опухшее лицо, усталые глаза и хриплый голос. Он производил впечатление совершенно деморализованного человека. Блюмкин, которого его солдатский характер всегда удерживал от эксцессов, решил „поставить Сергея на ноги“. Но этого сделать уже не мог никто!»

Впрочем, по другим данным, Есенин оказался на Кавказе все же немного позже Блюмкина и встретил своего знакомого уже в Баку. Эта поездка для него во многом была вынужденной. В Москве у Есенина дела не ладились. О нем не раз писали как о хулигане и пьянице, обвиняли в «буржуазных» наклонностях и даже завели несколько уголовных дел — якобы за организацию дебошей в общественных местах. Так что Есенин решил на время оставить опасную для него столицу. Сам он в стихотворении «Стансы» (1924) писал так:

На Кавказе ему устроили торжественный прием. Как литераторы, так и местное партийное начальство. Первым секретарем ЦК компартии Азербайджана тогда был Сергей Киров, а вторым секретарем и главным редактором газеты «Бакинский рабочий» — хороший знакомый Есенина Петр Чагин.

Вообще-то, Есенин хотел поехать еще дальше — в Персию. Эта удивительная страна давно манила его, а Блюмкин наверняка еще больше подогрел воображение поэта, рассказав о своих приключениях в Гиляне. Однако в Персию его не пустили. Свои знаменитые «Персидские мотивы» Есенин написал на Кавказе. Он прочитал их на даче Кирова под Баку, и, как вспоминал Чагин, «Киров, человек большого эстетического вкуса, в дореволюционном прошлом блестящий литератор и незаурядный литературный критик, обратился ко мне после есенинского чтения с укоризной:

— Почему ты до сих пор не создал Есенину иллюзию Персии в Баку? Смотри, как написал, как будто был в Персии. В Персию мы не пустили его, учитывая опасности, какие его могут подстеречь, и боясь за его жизнь. Но ведь тебе же поручили создать ему иллюзию Персии в Баку. Так создай! Чего не хватит — довообразит. Он же поэт, да какой!».

Отношения Есенина и Блюмкина во время этой поездки окружены самыми разнообразными слухами. В некоторых мемуарах и устных преданиях их жизнь в Баку и Тифлисе выглядит примерно так же, как и в Москве в «кафейный период», — они ссорились, мирились, устраивали попойки и т. п. И якобы Блюмкин вместе с Есениным даже сочинял стихи, некоторые из них затем печатались в «Бакинском рабочем», другие — не печатались, так и оставшись загадками в литературном наследии Есенина. Например, такие: