Николай и Александра - читать онлайн книгу. Автор: Роберт К. Масси cтр.№ 28

Поскольку срок ссылки В. Ульянова закончился раньше, чем у Н. Крупской, оставив жену и тещу в Сибири, он поехал в Санкт-Петербург. Вскоре от имени «потомственного дворянина Владимира Ильича Ульянова» было подано прошение с просьбой разрешить ему вернуться в Сибирь перед поездкой за границу и проститься с женой. Просьба была удовлетворена. После этого началась жизнь революционера-одиночки, который переезжал из одного европейского города в другой. Он успел зарекомендовать себя как организатор подпольной работы и талантливый пропагандист. Издавая и редактируя газету «Искра», выходившую за рубежом и нелегально ввозившуюся в Россию, он в еще большей мере развил свои способности. Именно в этот период он начал подписываться псевдонимом «Ленин». Его брошюра «Что делать?» обратила на себя внимание; он составил программу российской социал-демократической партии, как стали называть себя живущие за рубежом русские марксисты. Ленин уже не боялся нападать и на самого царя; излюбленными его эпитетами были «Николай Кровавый» и «Николай Вешатель».

Когда срок ссылки Н. К. Крупской окончился, она приехала к мужу в Мюнхен. В 1902 году редакция «Искры» перебралась в Лондон, следом за ней отправились в город туманов Ленин и Крупская. Столь резкая смена обстановки была особенно болезненной для Н. К. Крупской, приехавшей из тихой сибирской деревни в огромный, шумный, грязный, кишащий машинами город. Семейство сняло двухкомнатную квартиру без мебели в доме № 30 на Холфорд-сквер, принадлежавшем миссис Ио. Под именем Якова Рихтера Ленин записался в библиотеку Британского музея. По утрам он работал, а под вечер вместе с женой, забравшись на верх двухэтажного автобуса, совершал поездки по городу. У них возникли трения с домохозяйкой, которая возмущалась тем, что Крупская не занавешивает окна портьерами и не носит обручальное кольцо. Дело кончилось тем, что один их русский знакомый объяснил хозяйке, что квартиранты ее обвенчаны, и предупредил, что если она не перестанет им докучать, то ее привлекут к судебной ответственности.

Благодаря своей неумолимости, целеустремленности и самоотверженности Ленин вскоре стал одним из лидеров партии. Оказавшись в ее главе, он начал проявлять агрессивную нетерпимость и свои воззрения не желал обсуждать даже с другими руководителями. Исключение из правила он делал лишь тогда, когда этого требовали обстоятельства. Из-за несговорчивости Ленина в крохотной партии эмигрантов наметился раскол.

С целью прекращения распрей социал-демократы в июле 1903 года созвали объединительный съезд, на который в Брюссель приехали сорок три делегата. Встреча состоялась в старом амбаре, где прежде хранилась мука. Помещение было украшено кумачом и кишело крысами и блохами. Бельгийская полиция, которая и прежде не давала спуску русским революционерам, обыскивала комнаты, где они жили, и осматривала багаж, вдруг потребовала, чтобы эмигранты выехали за пределы страны в течение двадцати четырех часов. Вся компания села на пароход и через Ла-Манш отправилась в Лондон, не переставая спорить.

Продолжая свои заседания в принадлежавшей социалистам церкви, делегаты вскоре осознали, что их исторический «объединительный съезд» ведет к опасному расколу между Плехановым и Лениным. Выступления Плеханова строились в лирическом ключе, они брали за живое; речи Ленина были проще, логичнее и доходчивее. Спор шел об организационной структуре партии. Ленин настаивал на том, чтобы партию составляла небольшая, спаянная железной дисциплиной элита профессиональных революционеров. Плеханов и его единомышленники были за то, чтобы партия была открыта для всех желающих. При голосовании Ленин, с незначительным перевесом, собрал большинство. Его сторонники стали называться большевиками, а противники – меньшевиками. Взглянув на Ленина, отчасти со страхом, отчасти с восхищением, Плеханов произнес: «Из такого теста получаются Робеспьеры».

Если Ленин был Робеспьером, то Александр Керенский был русским Дантоном. Сам пораженный сходством их судеб и образования, Керенский писал: «Не надо меня уверять, будто Ленин олицетворяет некую азиатскую „стихийную русскую силу“. Я родился под тем же небом, дышал тем же воздухом, слушал те же крестьянские песни и играл на том же гимназическом дворе. Видел те же бескрайние дали с высокого берега Волги. Я твердо уверен: то, что сделал Ленин, преднамеренно и жестоко изувечив Россию, мог сделать лишь человек, который утратил всякую связь с нашей Родиной и вытравил в себе всякое сыновнее чувство к ней».

Федор Керенский, отец Александра Федоровича, был мягким, интеллигентным человеком, которого поначалу прочили в священнослужители, но он избрал учительскую профессию. Едва начав службу, он женился на своей ученице, офицерской дочери, дед которой был крепостным. Являясь директором Симбирской гимназии, Ф. Керенский принадлежал к сливкам местного общества. «С тех пор, как я себя помню, жили мы в огромной, прекрасной квартире, предоставленной нам казной, – писал его сын, А. Ф. Керенский. – Длинный ряд кабинетов; у старших сестер гувернантки; вспоминаю праздники для детей, устраивавшиеся в других домах местного общества».

Став учащимся, Александр стоял в церкви на почетном месте, ведь он был директорским сыном. «Помню, в раннем детстве я был поистине верноподданным. Я искренне любил Россию… традиционную Россию с ее царями и православной церковью, с избранными слоями местного чиновничества». Дядя Керенского был настоятелем Симбирского собора. Александр мечтал стать когда-нибудь «звонарем, который, забравшись на высокую колокольню, под облака, ударами могучего колокола призывает верующих в Божий храм».

В 1889 году, когда Александру исполнилось восемь лет, его отец получил назначение в Туркестанский край, и семейство Керенских переехало в Ташкент. Однажды вечером Александр подслушал, как родители обсуждают нелегально распространявшуюся брошюру Льва Толстого, в которой писатель выступал против союза, заключенного между отсталой самодержавной Россией и Французской республикой, которой Толстой восхищался. «И все же моим монархическим взглядам и юношескому обожанию царя все услышанное не нанесло ни малейшего ущерба, – писал А. Ф. Керенский. – …В день смерти Александра III я долго заливался горючими слезами, читая официальный некролог… Я истово молился, выстаивая все заупокойные службы по случаю кончины царя, и усердно собирал в классе деньги с учеников на венок в память царя».

В 1899 году Керенский приехал в Санкт-Петербург с целью поступить в университет. Столица переживала период расцвета искусства и науки, в городе было полно студентов, принадлежавших ко всем слоям общества изо всех уголков империи. «Не думаю, чтобы в какой-то другой стране высшее образование стоило так дешево и было так доступно до Великой войны, как в России… Плата за обучение была ничтожной… Обед стоил от пяти до десяти копеек… Самые бедные студенты подчас перебивались с хлеба на квас, им приходилось бегать из дома в дом, давая уроки, и не каждый день обедать; однако все жили и учились».

Керенский, благопослушный сын правительственного чиновника, поначалу почти не интересовался политикой. Однако политика являла собой неотъемлемую часть студенческой жизни в Петербурге. Увлекся ею и Александр Керенский, начавший принимать участие в студенческих сходках. Одни студенты придерживались марксистских воззрений, другие разделяли взгляды народников. Керенскому по душе были вторые. «Симбирск, детские воспоминания… да и традиции русской литературы – все это неудержимо влекло меня к народничеству… Целиком заимствованная у иностранцев марксистская теория оказывала большое впечатление на юные умы своей строгой целостностью и логичностью. Однако она плохо вписывалась в социальную структуру российского общества. В народничестве было много неопределенного и непоследовательного, но оно являлось продуктом русской мысли, уходило корнями в русскую почву и вполне отвечало идеалам русских интеллигентов».