Николай и Александра - читать онлайн книгу. Автор: Роберт К. Масси cтр.№ 145

В известном смысле отречение и пленение в Царском Селе подействовало благотворно на издерганного, измученного государя. Впервые за двадцать два года ему не нужно было читать и выслушивать доклады министров или принимать важные решения. Он просматривал газеты, курил, играл с детьми, расчищал от снега дорожки, гулял в саду. Читал Библию. Вечерами читал жене и детям произведения русских классиков. Старался помочь супруге понемногу привыкнуть к новому для нее положению узницы, а не императрицы. «14 апреля, – свидетельствует П. Жильяр, – вечером в 11½ часов, все собираются к пасхальной заутрене. Служба продолжается до двух часов, после чего все идут в библиотеку для обычных поздравлений. Государь, по русскому обычаю, христосуется со всеми присутствующими мужчинами, включая коменданта дворца и караульного офицера. Они оба не могут скрыть волнения, которое вызвало в них это непосредственное движение государя».

В отличие от супруга, Александра Федоровна тяжело переживала свержение монархии и заточение. «Она спокойна, но очень бледна, – вспоминал Жильяр. – Она сильно похудела и постарела». Чуть ли не целый день государыня лежала на кушетке в комнате дочерей. Вечером отправлялась к Анне Вырубовой. Кресло-коляску толкал государь. Все кругом напоминало ей о том, что она узница. Привыкшая украшать свои покои фиалками, ландышами и гиацинтами, которые выращивались в дворцовых оранжереях или привозились из Крыма, государыня была теперь лишена «излишеств, ненужных заключенным». Порой кто-нибудь из прислуги приносил ей веточку сирени, и благодарная императрица не скрывала слез.

Неделя сменялась другой, но Александра Федоровна продолжала верить, что, несмотря на происшедшее в Петрограде, подлинная Россия – миллионы крестьян и армия – осталась верна монархии. Однако жестокая действительность со временем заставила ее отказаться от своих заблуждений. И отнестись с юмором к новому своему положению помогал ей супруг. «Иногда государь в шутку обыгрывал выражение „экс“, – вспоминала Лили Ден. Примеру императора последовала и Александра Федоровна. – „Больше не зовите меня императрицей, Лили, – сказала она. – Я всего лишь «экс»“. Как-то подали на завтрак несъедобную ветчину. Государь рассмешил нас всех. Пожав плечами, он заметил: „Возможно, когда-то она и была ветчиной, теперь же это экс-ветчина“».

Первые недели после отречения императора население Петрограда было настроено враждебно ко всей фамилии Романовых. Прибыв 24 марта в Могилев, великий князь Николай Николаевич, снова назначенный верховным главнокомандующим, обнаружил письмо от князя Львова. Новый премьер предложил великому князю отказаться от своего поста, объясняя это тем, что население решительно настроено против назначения на официальные должности любых представителей Дома Романовых. Великий князь повиновался, передав верховное командование Алексееву со словами: «Я счастлив доказать еще раз свою любовь к Родине, в чем до сих пор Россия не сомневалась». После этого великий князь подал в отставку и уехал в свое имение в Крым.

Однако главной мишенью клеветников были по-прежнему царь и императрица. Со дня отречения государя в Петрограде упорно распространялись слухи о том, что «гражданин Романов» вместе со своей женой, «немкой Александрой», тайно плетут нити заговора с целью отдать Россию немцам и с их помощью восстановить монархию. Освободившись от цензуры и ограничений, пресса принялась за публикацию гнусных историй о «связи» Распутина с императрицей, которые прежде распространялись только устно. Описывалась «частная жизнь» четырех великих княжон, излагавшаяся их мнимыми любовниками. Приводились достойные пера Рабле меню обедов в Александровском дворце, и голодный петроградский обыватель глотал слюнки, читая, как харчится «Николаша» со своим семейством: «икра, суп из омара, пироги с грибами, макароны, жареный гусь, цыплята, телячьи котлеты, апельсиновое желе, свиные отбивные, рисовый пудинг, селедка с огурцом, омлет, шницель под сметанным соусом, ананасы, лососина». На карикатурах бывший монарх радостно хлопал в ладоши, наблюдая, как вешают политического преступника, а Александра Федоровна, забравшись в ванну, наполненную кровью, приговаривала: «Если бы Ники прикончил еще несколько революционеров, я смогла бы чаще принимать такие ванны».

В этой обстановке всеобщей ненависти, когда члены Петроградского совдепа требовали бросить Николая Романова в крепость, ответственность за безопасность императорской семьи Временное правительство возложило на Керенского. 3 апреля новый надзиратель решил взглянуть на своих узников.

Приехал он на автомобиле, конфискованном у государя, да и шофер был из императорского гаража. Выйдя из машины у дверей кухни, он собрал в коридоре солдат охраны и дворцовых служащих и произнес «ультрареволюционную речь». По словам Керенского, прислуга теперь получает жалованье от народа, и поэтому должна следить за всем, что происходит во дворце, и своевременно докладывать об этом кому следует. В приемной государя он встретился с графом Бенкендорфом. Тот вспоминал: «В высоких сапогах, в плотно застегнутой куртке, он вошел через кухню, похожий на мастерового в праздничной одежде». Керенский заявил: «Я приехал, чтобы взглянуть, как вы тут живете, осмотреть дворец, поговорить с Николаем Александровичем». Керенский впоследствии писал: «Старый придворный, с моноклем в глазу, ответил, что доложит обо мне Его Величеству». Зная, что государь и императрица вместе с детьми еще обедают, граф предложил представителю новой власти осмотреть дворец. Тот согласился. Керенский, по словам Бенкендорфа, «не мог спокойно стоять на месте, хватался за предметы, лежащие на столе… побегал по зданию, проверил порядок охраны и наблюдения за арестованными, очень громко разговаривал… Велел открыть покои императрицы, осмотрел ящики комодов и буфетов, приказал своим спутникам осмотреть все углы и заглянуть под предметы обстановки». Ни слова не говоря, прошел по комнатам фрейлин, которые стояли и наблюдали за ним. Наконец, приблизился к двери в комнату Анны Вырубовой.

Почти выздоровевшая Вырубова обедала с Лили Ден. Услышав шум и суматоху, она вскочила из-за стола и, взяв кипу своих личных бумаг, бросила их в огонь, после чего забралась в постель. Вырубова вспоминает: «Я вся похолодела и сказала Лили, что это идут за мной». Минуту спустя вошел Керенский и сразу заметил, что в камине жгли бумаги. «Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собралась ехать с ним сейчас в Петроград, – продолжает Вырубова. – Увидев меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросили доктора, можно ли мне ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись общей паникой, ответил: „Конечно, можно“».

Выйдя из комнаты Вырубовой, Керенский прошел мимо комнаты Жильяра. Полагая, что швейцарец, гражданин республики, друг ему, приветливо кивнул наставнику и сказал: «Все в порядке».

Закончив к этому времени обед, государь и императрица были готовы принять посланника Временного правительства. Проводив гостя в классную комнату, Бенкендорф оставил его у дверей и вошел доложить государю о приходе министра. Затем, распахнув двери, торжественно произнес: «Его Величество ждет вас». Бенкендорф вспоминал эту встречу: «Керенский был возбужден; он не мог стоять спокойно, трогал предметы, лежавшие на столе, походил на человека не в своем уме, говорил бессвязно».