Николай и Александра - читать онлайн книгу. Автор: Роберт К. Масси cтр.№ 117

На следующий день Александра Федоровна написала более решительное письмо: «Дорогой мой ангел, не сменяй Прот. Вчера я имела продолжительную беседу с ним – он совершенно здоров, конечно; он тих и спокоен и безусловно предан, что, увы, можно сказать лишь о немногих, и у него дело пойдет на лад. Все уже идет лучше. Не сменяй сейчас никого, иначе Дума вообразит, что это произошло благодаря ей, что ей удалось всех выставить. Душка, помни, что дело не в Протоп. или в x, y, z. Это вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих. Помни – „царь правит, а не Дума“. Прости, что снова пишу об этом, но я борюсь за твое царствование и за будущее Бэби».

Два дня спустя императрица, как и обещала, приехала в царскую Ставку. Уединившись с государем, она стала уговаривать его не смещать Протопопова. И добилась своего. Тем не менее размолвка между супругами оставила свой след. В письме императрице, отправленном Николаем II ей вслед, чувствуется напряженность. По существу, это единственное свидетельство серьезных разногласий между супругами. «Да, эти дни, проведенные вместе, были тяжелы, – но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно. Ты такая сильная и выносливая – восхищаюсь тобой более, чем могу выразить. Прости, если я был не в духе или несдержан, – иногда настроение должно прорваться! – писал Николай Александрович. – Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади и что не будет уж так трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым… Спи спокойно и сладко».

Расставшись с мужем, Александра Федоровна не смогла скрыть удовлетворения от одержанной ею победы. В течение нескольких дней с ее уст лились потоком слова похвалы и радости: «Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни твоего царствования и существования России… Мы должны передать Бэби крепкое государство и ради него не смеем быть слабыми, иначе у него будет еще более трудное царствование, так как придется исправлять наши ошибки и крепче натягивать вожжи. Тебе приходится расплачиваться за ошибки твоих предшественников, и Бог знает, какие испытания выпадут на твою долю. Пусть наше наследство будет для Алексея легче. У него есть своя сильная воля и ум, не позволяй, чтобы все ускользало у тебя из рук, иначе ему придется все создавать сначала. Будь тверд, покажи твою властную руку, вот что надо русским… Они сами просят об этом – сколь многие недавно говорили мне: „Нам нужен кнут!“ Это странно, но такова славянская натура – величайшая твердость, жестокость даже и – горячая любовь. Как бы мне хотелось влить в твои жилы свою волю… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом I – круши их всех – и не смейся, несносный мальчишка!»

К такого рода призывам государь относился спокойно. Он полушутливо отвечал: «Дорогая! Премного благодарен за взбучку, которую ты мне устроила. Письмо твое я прочитал с улыбкой, ты разговариваешь со мною будто с ребенком… Твой „бедный, слабовольный“ муженек Ники». Трепов остался в проигрыше. Не сумев свалить Протопопова, он решил уйти в отставку. Однако император, подогретый письмом супруги, не принял отставки и пожурил его: «Александр Федорович, приказываю Вам продолжать выполнять Ваши обязанности с коллегами, которых я счел для Вас подходящими». Отчаявшийся Трепов прибегнул к последнему средству. Своего зятя, А. А. Мосолова, он послал к Распутину, чтобы предложить тому крупную взятку. По словам Мосолова, старцу было обещано «житье в Петербурге с оплатой его расходов на квартиру и содержание домашнего хозяйства, с той охраной, которая ему нужна для его личной безопасности, и 200 тыс. рублей единовременно, если Протопопов будет уволен. За это я [Трепов] требую, чтобы он не вмешивался в назначение министров и высших чинов управления. Относительно духовенства, если он будет на этом настаивать, я обещаю в это не вмешиваться». Но уговорить Распутина, и без того обладавшего огромным влиянием и в деньгах не нуждавшегося, Мосолову не удалось.

К 1916 году петроградское общество прониклось неприязнью к старцу и безразличием к войне. «Атмосфера в Петербурге была более нездоровой, чем когда бы то ни было, – вспоминал Брюс Локкарт. – Шампанское лилось рекой. „Астория“ и „Европейская“ – две лучшие гостиницы в столице – были переполнены офицерами, место которым было на фронте. Продлевать себе отпуск и ошиваться в тылу уже не считалось бесчестным». В конце сентября театральный сезон начался с появления Карсавиной в балетах «Сильвия» и «Белая лилия». На Палеолога, сидевшего в великолепном, голубом с позолотой зале, неизгладимое впечатление произвела нереальность представшей его взору картины: «Роскошная зала с лазоревой драпировкой с золотыми гербами переполнена: сегодня открытие зимнего сезона… Начиная креслами партера и кончая последним рядом верхней галереи, я вижу лишь радостные и улыбающиеся лица… Неприятные мысли о текущем моменте, зловещие картины войны, мрачные перспективы будущего рассеялись, как бы по мановению волшебного жезла, при первых звуках оркестра. Приятное очарование застилает все глаза». Увеселения продолжались всю осень. В Народном доме императора Николая II выступал несравненный Федор Шаляпин, исполнявший свои знаменитые партии в «Борисе Годунове» и «Дон Кихоте». В Мариинском театре ставились великолепные балетные спектакли – такие как «Египетские ночи», «Исламей» и «Эрос». Уводила зрителей в волшебный мир сказки Матильда Кшесинская, прима-балерина Императорского балета, танцевавшая знаменитую партию в «Дочери фараона». Исполняя роль обезьяны, над головой балерины с ветки на ветку скакал двенадцатилетний ученик балетной школы, которого пыталась подстрелить из лука Матильда. 6 декабря, после спектакля, ученика – это был Джордж Баланчин – привели в императорскую ложу, где его представили государю и императрице. Царь ласково улыбнулся юному танцовщику и, потрепав по плечу, протянул мальчугану серебряную шкатулку, наполненную шоколадными конфетами ^[79].

Для большинства населения России царица была предметом ненависти и презрения. Шпиономания приобретала в стране самые дикие формы. Большинство русских было твердо убеждено в существовании прогерманской партии, имевшей покровителей в самых верхних эшелонах власти. Правда, государя к числу германофилов не относили. Люди знали, что император неоднократно заявлял: «Заключить мир теперь – это значит одновременно бесчестье и революция». Знали, что он считал предателями тех, кто пойдет на сделку с врагом, пока германский сапог топчет русскую землю. Однако не пользовавшуюся популярностью императрицу вместе с реакционером Штюрмером, носившим немецкое имя, и Протопопова, встречавшегося в Стокгольме с германским агентом, открыто обвиняли в измене. После отречения Николая II от престола был произведен обыск в Александровском дворце в Царском Селе с целью найти подпольные радиостанции, с помощью которых заговорищики, по общему мнению, поддерживали тайные контакты с неприятелем.

Все были уверены, что Распутин – платный немецкий агент. Однако начиная с 1916 года ни германская, ни русская разведка не смогла представить доказательств такого рода деятельности старца. Да и вряд ли он мог быть шпионом. Отказавшись от крупной взятки Трепова, он отказался бы и от немецких денег. Какой иностранец смог бы наделить его большей властью, чем та, которой он и без того обладал? Ко всему, Распутин не жаловал чужеземцев, особенно англичан и немцев. Скорее всего, сведения, которыми он обладал, выуживались из него германскими агентами. «Было бы необъяснимо, – заявлял А. Ф. Керенский, – если бы германский генеральный штаб не использовал его [Распутина]. Проникнуть же в число распутинских поклонников не составляло труда. Он выступал против войны и не отталкивал от себя тех, кто придерживался таких же взглядов. Среди его окружения было столько всевозможного народа, зачастую с подозрительным или позорным прошлым, что появление новых персонажей едва ли было бы кем-то замечено. Распутин не прочь был поговорить и похвастать, так что агенту ничего не оставалось, как слушать его да на ус наматывать».