Наверное, это было плохо, но плюсы в результате обещали превысить минусы. Можно сколько угодно вздыхать по очарованию деревни, но жить люди все же предпочитали комфортно: с обогревателями, горячей водой, бесперебойным электричеством, связью, Интернетом и удобствами, к которым не приходится бегать во двор зимой при морозе в минус тридцать. Собственно, аэропорт являлся тому подтверждением.
Сидя на третьем этаже в одном из кафе, отгороженных от прохода невысоким заборчиком из синего оргстекла, Ворон периодически ловил ощущения, посещавшие его в еще не захваченной Зоной Москве. Будто не нужно никуда спешить, ему от силы лет двадцать, и впереди целая жизнь. И нет никакой Зоны, никаких взятых на себя обязательств, никто от него не зависит…
Его потихоньку отпускало нервное напряжение, от чего Ворон чувствовал себя почти счастливым. В конце концов, он был не из тех, кто рыдал над разбитыми чашками и заламывал руки в приступах чувства вины. Ему повезло уничтожить тварь, но только одну: до остальных пока не добрался. Зато теперь хотя бы ясно: он имеет дело не с одним маньяком, а с организацией фанатиков или кланом, убирающим конкурентов.
– Заждался? – На плечи легли прохладные пальцы.
Ворон чуть поморщился: куртку он снял – в кафе оказалось достаточно жарко, – и холод через тонкую ткань футболки ощущался довольно явственно.
– Терпеть не могу ждать, – признался Ворон, слегка откидываясь назад и касаясь макушкой живота Аллы. – Я сразу начинаю искать приключения и даже нахожу их.
– И на чью голову ты нашел приключения на этот раз? – Ногти впились в ткань, а через нее и в кожу – длинные, накрашенные светлым лаком (Алла не терпела вульгарно-ярких оттенков) и будто специально заточенные. Кошка, а не женщина, но Ворона устраивала именно такая.
– Я пока сам не знаю, – усмехнулся он. – Возможно, кому-то, но и себе тоже – как повезет. С приездом. Наконец-то. А то мне надоело уже ловить на себе заинтересованные взгляды двух подружек за столиком в углу.
– Из-за них ты медитировал над кофе и никуда особенно не смотрел? – спросила Алла, наклонившись к самому его уху. Горячее дыхание опалило мочку и пустило по спине табуны мурашек. Ворон на несколько секунд прикрыл глаза.
– Есть немного, – сказал он. – Я ждал тебя столько, сколько никого и никогда. Мне сказали, во всем виноват встречный ветер. Встречный ветер – это зло. Самое настоящее.
– А что показывают по чашке? Ты переквалифицировался в гадальщики? В прорицатели, может? – улыбнулась она.
Ворон открыл глаза, посмотрел на кофе, фыркнул и обернулся. Алле пришлось отступить и опустить руки, но он поймал ее запястье и поднес к губам. Рука оказалась такой же холодной, как и пальцы. Впрочем, неудивительно, учитывая ее наряд.
– В сарафане в нашу осень… шикарно, – сказал Ворон, не без удовольствия оглядывая ее с ног до головы.
– В платье, – поправила Алла.
– Ну, да. Точно. Как я забыл? Ведь именно так называется эта часть одежды.
Если Алла и изменилась за те несколько месяцев, что они не виделись, то только в лучшую сторону. Она относилась к тому редкому типу женщин, которые становились краше с возрастом, а вовсе не наоборот. Юность порывиста и угловата и только за тридцать сменяется грацией и уверенностью.
Алла обожала обходить правила, не нарушая их прямо, но как бы насмехаясь над теми, кто их выдумал. В аэропортах всего мира не приветствовалась, а иногда и прямо запрещалась обувь на высоком каблуке. По улицам Алла могла щеголять хоть в кроссовках, хоть в шлепанцах, но сегодня специально надела изящные босоножки на высокой платформе: с острыми носами и двумя ремешками, оплетающими стройные щиколотки, а затем и голени. Где именно ремешки заканчивались, понять не удавалось: мешала длина узкого черного платья с открытыми плечами.
Однажды, сидя в очень похожем кафе, еще в Москве, он стал случайным свидетелем разговора парня и девушки. Неясно, кем они приходились друг другу. Возможно, коллегами, работающими в агентстве, как-то связанном с модой. Диалог оказался презабавным.
«Смотри, какая красотка идет», – сказала девушка.
«Жаль, в джинсах», – ответил парень.
«Ничего ты не понимаешь, – обиделась девушка. – У нее же попа, как орех, такую красоту ни одна юбка не подчеркнет, только штаны, причем обтягивающие».
И тут парень выдал замечательное объяснение.
«Да это ты не понимаешь, почему нас, мужчин, привлекают именно юбки и платья, – заявил он. – У нас же фантазия работает. Со штанами возиться приходится, а у юбки – только подол задрать, и все».
«Ага. Так она тебе и даст», – фыркнула девушка.
«Понятно, что не даст. – Он немного помолчал. – Я и подкатывать не стал бы, если честно. Но фантазии нет до этого никакого дела. Это на уровне инстинктов».
Ворон тогда похмыкал про себя, а вот сейчас понял: что-то в словах того парня определенно претендовало на истину. Ворон никогда не позволил бы себе тех отвратных манер, которые порой демонстрировали выходцы с юга, прилюдно кладя ладонь избраннице ниже спины или еще как-нибудь обозначая принадлежность. Тем паче он считал ниже собственного достоинства проявлять нетерпение до определенного момента. Но эти ремешки на босоножках подстегивали воображение во вполне определенном направлении.
– Все равно шикарно, – повторил он.
– Знаешь, когда находишься на южном побережье при плюс тридцать два, как-то не осознаешь, что всего через несколько часов окажешься в плюс десять.
– Пять, – поправил он. – К вечеру заметно похолодало.
Алла вздохнула:
– Значит, я крепче, чем думаю.
– Несомненно, я даже не сомневаюсь в этом, учитывая наше знакомство и его неожиданное продолжение. Мои кофе и куртка к твоим услугам.
Подружки за угловым столиком скорчили такие мины, что Ворон умилился и послал им улыбку и воздушный поцелуй.
– Пижон. – Алла присела на стул рядом, на котором и висела упомянутая куртка (Ворону совершенно не хотелось, чтобы к нему кто-либо подсел). – Я соскучилась. Когда уезжала, думала, больше никогда к тебе не вернусь, прибью засранца, если снова увижу, а теперь… – Она покачала головой и откинулась на спинку стула, все же воспользовавшись предложенной курткой. Правда, не стала надевать ее, а просто накинула на плечи.
– Какой уж есть. Я всегда такой, какой есть, со всеми потрохами. Зато я никогда не вру и не притворяюсь.
– Играешь, недоговариваешь, скрываешь, но не врешь, надо отдать тебе должное, – сказала она. – А сейчас ты напоминаешь ежа. Все действительно настолько серьезно?
Кивать он не стал, только прикрыл глаза на более долгий срок, чем обычно.
– Я помешаю?
– Никогда. Но устроит ли тебя участь жены декабриста дней на пять?
Она тоже кивать не стала, только уголки губ чуть приподнялись.