Есенин. Путь и беспутье - читать онлайн книгу. Автор: Алла Марченко cтр.№ 66

Cтраница 66

Есенин набычился. Попробовал разъяснить: это же эхо целого народа, а без таких, как Мочалин, народ неполный. И потом, дальше читайте: «Крепкий и сильный, На гибель твою В колокол синий Я месяцем бью». Слышите: «На гибель»! Но есть и другие силы. Пролетарская революция – остановка в пути. Будущее больше. Я сейчас прозу пишу. Там сказано: большевики руками рабочих ставят памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове.

Есенин действительно писал прозу, не художественную, теоретическую – «Ключи Марии». Раз стихи не приходят, вымучивать их бесполезно. Время подумать об источниках русской поэзии. Об органической фигуральности русского языка. По примеру Гоголя. «Исследователи древнерусской письменности и строительного орнамента забыли главным образом то, что народ наш живет больше устами, чем рукою и глазом, устами он сопровождает почти весь фигуральный мир в его явлениях, и если берется выражать себя через средства, то образ этого средства всегда конкретен…»

Думалось и писалось легко, но не хватало книг, тех, что оставил на сохранение Мурашеву. Выручила Лидия Ивановна. Отковырнула хлипкий почтовый сургуч, которым ликвидационная комиссия опечатала ее библиотеку.

– Вот, читайте и берите себе что хотите. Книги не пересчитывали, просто объявили: решением какого-то исполкома должны быть переданы в Кузьминскую избу-читальню. Я сначала решила иностранные издания не отдавать, а потом рукой махнула: снявши голову, по волосам не плачут. Да и как я бы их в Москву переправила? На чем?

Есенин выбрал Ровинского и Афанасьева – «Поэтические воззрения славян на природу». Обе эти книги он проглотил залпом еще в университете Шанявского, но никогда не встречал в продаже, даже у букинистов.

– Читайте, пишите, бумага в бюваре, а я – в сад. Лампу, простите, предложить не могу, керосин на исходе.

Спрятавшись за тяжелой шторой, Есенин невидимо наблюдал за Лидией Ивановной. Кашина не обихаживала свои цветы, она общалась с ними, с каждым на особом языке. Однажды, изгнанная из сада начинающейся грозой, вошла в кабинет с одной-единственной желто-белой с малиновыми подпалинами роскошной розой. Подошла сзади и, полуобняв, положила влажный, в дождевых перлах цветок на его рукопись. Есенин сделал попытку подняться, но Кашина с неожиданной силой опустила его в кресло. Он все-таки осмелился, подошел совсем-совсем близко… Знал, что и как нужно сделать, но вместо того чтобы разрешить рукам и губам делать что надо, произнес несуразное:

– В детстве мы играли у Поповых в садовника. Тот, кто водил, говорил: я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме розы.

Лидия Ивановна, слизывая капельку крови – роза все-таки ужалила ее через платок, – сказала:

– Наверное, и я родилась садовником. Но слишком поздно угадала свое предназначение.

Зацвел и отцвел жасмин, бывшая барыня съездила в Рязань к «потрясающему зубному врачу», вернулась – раскрылись пионы…

Письма, адресованные брату, Катерина, как давно повелось, относила к нему в амбарчик, чтоб не валялись в избе по подоконникам. Тем летом вести из дальних мест стали такой редкостью, что Есенин сильно обрадовался, увидев на подушке белеющий в полумраке конверт, но, узнав характерный почерк Орешина, не стал распечатывать – успеется. Не прочел и с утра. Катька напомнила. Письма в конверте не оказалось. Только вырезка из какой-то газеты и сбоку, по чистому полю, Петькиной рукой, четыре слова: Приезжай, да поскорее. Петр.

Есенин пробежал глазами информацию. «Голос трудового крестьянства» в номере за 10 июля 1918 года сообщал своим читателям, что московский мятеж левых эсеров, поднявших преступную руку на Советскую власть, благополучно ликвидирован, кучка экстремистов, засевших в «Знамени труда», арестована, а газета (идейный вдохновитель и организатор антисоветского заговора) закрыта. Изолированы и дают показания делегаты Пятого съезда Советов от партии левых эсеров. Скомкав подписанный накануне пакет с рукописью «Иорданской голубицы», перебеленной для «Знамени труда», Сергей пулей вылетел из избы.

У Лидии Ивановны гостила рязанская приятельница, которую Кашина пригласила, чтобы та выбрала из ненужных теперь ей вещей что приглянется. Ненужные теперь вещи были всюду – на креслах, диване, стульях. Гостья брала их в руки, рассматривала и либо возвращала на место, либо аккуратно укладывала в небольшую плетеную корзину. А хозяйка, в каком-то диком, павлиньем, платье и в такой же причудливой декадентской шляпке, варила на спиртовке кофе. Есенин положил перед ней вырезку из «Голоса». Но Кашина уже все знала: муж подруги тоже эсер, из активных, представлял Рязань на том самом Съезде Советов. Есенин, недоумевая, взглянул на подругу. Мария Павловна выглядела совершенно спокойной. Лидия Ивановна объяснила: у Машиного мужа разногласия с фанатичкой Спиридоновой. А арест Дзержинского, мятеж, убийство германского посла Мирбаха – это все ее штучки.

Есенин был в полной растерянности. Что, милые дамы не умеют читать? Тут же написано: ответом большевиков на действия левых эсеров будет массовый террор против врагов народа. А милые дамы пили себе кофе из крохотных чашечек – Есенин от этой гадости отказался – обсуждали Лидочкин туалет (купила во Франции, не надела ни разу), Есенин курил папиросу за папиросой. Наконец Мария Павловна, сославшись на головную боль, оставила их одних. С лица Лидии мигом исчезла беспечность:

– Немедленно уезжайте. В Дивово в поезд не втиснитесь. Иван вас и Машу сегодня же вечером в Рязань доставит. В десять, как стемнеет – за околицей. И не опаздывайте. Маша нервничает. У нее и заночуете. И вот мой вам совет – вспомните, чему учил Клюев: быть в траве зеленым, а на камне серым. Стихи его мне не нравятся, в самом деле: «Уальд в лаптях», а вот мужик он мудрый. Противный, но мудрый. А если обойдется, возвращайтесь. У меня в августе, 15-го, день рождения. И давайте выпьем. За то, чтобы обошлось. Ликер вы не любите. Коньяк тоже. Но у нас и наливка еще есть. Домашняя.

Прощаясь, уже в дверях, Лидия Ивановна на мгновение прижалась к его губам – губами к губам, сладкими от вишневой наливки. Французское смелое платье очень ей шло. Куда больше, чем обычные дорогие, элегантные, но слишком приличные туалеты. От Мюра и Мерилиза.

С вокзала Есенин направился к купцу Крылову, на Строченовский. Двери были не просто закрыты – заколочены, ставни тоже. Хотел спросить про хозяев у бывших работников, теперь законных жильцов, но раздумал. Поехал к Мурашеву. Ночевать его Михаил оставил, но пустить на житье не мог. Сам на птичьих правах, знакомые дальних родственников вот-вот вернутся из своей деревни. Бывшей своей. Поехали всей семьей, чтобы хоть самое необходимое взять. На прямой вопрос приятеля – что делать-то будем? – долго молчал, потом сказал:

– Работу искать буду, где-нибудь в издательстве; не по мне это, я, сам знаешь, газетчик, но с газетами нынче… Словом, огнеопасно. На завтра встреча с Львовым-Рогачевским назначена, теперь он у них за главного критика. Если хочешь, вместе пойдем. И «Голубень» захвати. Когда «Знамя труда» закрывали, я для тебя по-тихому целую пачку прихватил, в отделе распространения, они ее всюду, по всем дружественным и сочувствующим редакциям рассылали. Только дарственную заранее, сейчас сделай, у товарища Рогачевского на каждого посетителя две минуты и очередь как к зубному врачу.