Есенин. Путь и беспутье - читать онлайн книгу. Автор: Алла Марченко cтр.№ 108

Но почему я считаю, что Г. А. что-то скрывает даже от Покровского, от которого давно уже ничего не скрывает? А вот почему. Процитированное письмо датировано пятым сентября, а двумя днями ранее, видимо, на «до востребования», Галина получает от своего тутошнего курортного поклонника, с которым, судя по тексту, познакомилась совсем недавно, видимо, при осмотре главной здешней достопримечательности – развалин Генуэзской башни, весьма примечательное послание. Примечательное тем, что приводимые здесь (мимоходом) подробности опровергают сведения, содержащиеся в письме к Покровскому. Полностью этот текст, к сожалению, не отрефлектированный, опубликован Шубниковой-Гусевой, к ней же отсылаю особо любознательных. Здесь же привожу лишь фрагмент, который, по крайней мере на мой взгляд, имеет некоторое отношение к загадке необъяснимого поведения Бениславской после ее возвращения из Крыма, а значит, и необъяснимых поступков Есенина. Но об этом чуть ниже, а пока просто его прочитаем.

«О, Галя! Значит ли это, что вы “следуете моим заветам”, если вы уже порешили, что крымчаки “удивительно изящно ухаживают”? Неисправимая! Если бы от “генуэзской башни” осталось немного больше, если бы жила вся крепость, вас надо бы посадить туда. Впрочем, черта ли стоил тогда гарнизон? Одетые в шелк генуэзцы, с такими же удлиненно-бархатными глазами, как ваши, пели бы вам серенады… Но вот вам проза, гурзуфская проза. Я, конечно, должен был посмотреть, где вы? Оказалось, что гурзуфские вина приближаются по качеству к испанским… Для любителей словесностей тема иная… пушкинские стихи:

Все чувство путника манит,

Когда в час утра безмятежный

В горах дорогою прибрежной

Привычный конь его бежит…

Привычный конь этот, наверное, иноходец, побежка крымская. Этой побежкой двигались когда-то тучи татарские к северу. Сонно качались в седлах хищники, как волки подкрадывались через Дикое Поле. Ах, хорошо было тогда, проще все было: положил поперек седла, и все тут. К чертям, впрочем, татар… Милая девушка с изумительными глазами, поглядите-ка хорошенько на море, на краски моря и неба. И подумайте, нет, почувствуйте, что есть небо, и море, и краски еще гуще, еще напряженней. И путь туда лежит через несколько месяцев терпения и воли…» [57]

Как видим, безымянный (для нас) автор романтического послания знает толк в лошадях, и не исключено, что именно эта случайная курортная встреча напомнила Галине Артуровне о том, какой лихой наездницей она когда-то была. Как великолепно выглядела, как удивлялись подруги по гимназии, приезжавшие в маленькое имение ее приемного отца Артура Казимировича Бениславского, второго мужа ее тетки, когда она «садилась на козлы и, натянув поводья» и «щегольски отставив локти, гнала запряженную пару по широкой пыльной дороге»! Так почему бы не тряхнуть стариной?

Ведь здесь, в Гурзуфе, кроме моря и неба, есть еще и лошади, обученные крымской побежке туземными татарами, испокон веку державшими в своих руках прогулочный бизнес! «На днях буду кататься верхом…» Реальность опередила мечту. Телеграфный перевод от Ани Назаровой – в ответ на телеграмму от первого сентября: «Достань вышли телеграфом Гурзуф тридцать рублей», Г. Б. получила не на днях, а в тот же день, то есть пятого сентября.

Но был ли неизвестный «крымчак» истинной причиной ее столь долгого отсутствия? Вряд ли… Или, может, «милая девушка с изумительными глазами» скрывает от Покровского, что ее жизнь в Гурзуфе не образцово-показательная, а вполне в курортном стиле времен нэпа – и вино, почти испанское, и конные прогулки, и поклонники – не только потому, что не хочет его огорчать? Может, в разлуке, на расстоянии, она наконец-то оценила его преданность и постоянство? Может, присутствие Покровского в Галиной личной жизни и есть тот раздражитель, который не дает наладиться ее отношениям с Есениным? Некоторые основания для такого предположения имеются. Есенин, конечно, знал, что ничего серьезного с ним (со стороны Гали) сейчас нет, да и раньше вроде бы не было. И все-таки и ревновал, и раздражался, хотя Екатерина и уверяла брата, что ревнует он мимо. Впрочем, так ли уж мимо? Ведь этот нероман, как явствует из дневника, был отнюдь не платоническим. Вот несколько выписок из него:

«Покровский – это только самообман», «Даже изменяя, вернее, уходя от Сергея физически, я была ему верна… Я знала, что такой, как Покровский, ничего не может отнять во мне от того, что отдано Сергею, и Покровскому я ничего не отдавала, там я только брала ту теплоту и ласку, которые мне были нужны как воздух».

Согласитесь, такая позиция, даже на нынешний широкий взгляд, для влюбленной женщины странновата. А уж на взгляд Есенина, по его, так сказать, разумению… Выходит, что, переспав с женщиной, которая не может ничего отнять от того, что отдано Галине, а это, как в шлягере тех лет, «сильнее страсти, больше, чем любовь», он «хам и мерзавец», а она, даже физически уходя от него (!), то есть практически делая то же самое, считает себя чистой и непорочной – «словно перед Господом свеча»? Нет, такое не укладывалось в его голове. И все-таки, вернувшись в августе 1924-го в Москву и обнаружив, что Галя, не предупредив его, неожиданно даже для Кати укатила в Крым, да еще и задержалась там надолго, почуял что-то неладное. Ничего определенного, а все-таки… Иначе трудно объяснить его тревожное декабрьское (1924) письмо из Батума: «Галя, голубушка! Спасибо за письмо, оно очень меня обрадовало. Немного и огорчило тем, что Вы сообщили о Воронском. Я верил, а оказалось все миражем. Может быть, в мире все мираж, и мы только кажемся друг другу. Ради бога, не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая…» (20 декабря).

Как видим, хотя Есенина огорчило сообщение Бениславской, что Воронского, за его симпатии к «попутчикам», сместили с должности главного редактора журнала «Красная новь», оно не отвлекает его от тревожных мыслей о необычном поведении Галины Артуровны. Оно его явно беспокоит. И беспокоит не зря. Вот что записала в свой дневник Галина Артуровна после крупной ссоры с Есениным, видимо, ранним летом 1925 года: «…Я должна быть верной ему? Зачем? Чего ради беречь себя? Так, чтобы это льстило ему? Я очень рада встрече с Л. Это единственный, кто дал мне почувствовать радость, и не только физически, радость быть любимой». И это не единственное упоминание о таинственном Л. И все они, увы, в том же духе: «И только Л. был настоящим», «Мне и сейчас дорого то безрассудство», «Единственная измена – Л. Этой зимой я поняла, что если С. я люблю больше, чем себя самое, то все же к Л. у меня не только страсть», «Там, где меньше всего ожидаешь, – там нашла… Ведь с Л. я могла быть самой собой, настоящей, не ломая себя. Ведь мало не лгать, только тогда хорошо, когда можно говорить всю правду прямо. С Л. я могла говорить. Я вот сейчас вспоминаю, и мне приятно и хорошо – здесь я была правдивой до конца. И даже гордость Л. не помешала этому. Спасибо, спасибо – хотелось сказать ему тогда, в последнюю встречу».

Обойти-миновать эти разбросанные по дневнику записи Н. И. Шубникова-Гусева, естественно, не может. Нынче они общедоступны. Однако комментирует она их, в соответствии со своей установкой на идеализацию Г. Б. недопустимым для серьезного исследователя способом, то есть игнорируя не укладывающиеся в «концепцию» факты. Во избежание кривотолков, цитирую без сокращений: