В конце августа 1902 г. получившая подкрепление армия либералов, теперь под командованием Урибе Урибе, который незадолго до этого в очередной раз откуда-то возник, двинулась из Риоачи в обход горной цепи на запад, к маленькому городку Аракатаке, слывшему оплотом либералов, и прибыла на место 5 сентября. Там Урибе два дня совещался с генералами Клодомиро Кастильо и Хосе Росарио Дураном, а также другими офицерами, в числе которых был и Николас Маркес. И там, в Аракатаке, они приняли судьбоносное решение дать еще один бой консерваторам. Битва при Сьенаге окончится для либералов полным разгромом.
Рано утром 14 октября 1902 г. Урибе подошел к Сьенаге. Ход сражения резко изменился не в пользу либералов, как только правительственный военный корабль начал обстреливать их позиции с моря. Урибе Урибе выстрелом сшибло с мула, несколько пуль продырявили его мундир, но сам он чудом остался цел и невредим (уже не впервые). Он отреагировал так, как мог бы отреагировать герой романа Гарсиа Маркеса полковник Аурелиано Буэндиа. Воскликнул: «Проклятые готы! Они что, думают, у меня десять мундиров?!» («Готами» либералы называли консерваторов.) Юный сын Николаса Маркеса, Карлос Альберто, пал смертью храбрых; старший сын Хосе Мария, один из заместителей командира Карасуанской дивизии в составе армии консерваторов, уцелел.
Спустя два дня, опечаленный гибелью Карлоса Альберто, Хосе Мария выехал из Сьенаги в направлении лагеря поверженных либералов, где его отец в числе прочих залечивал свои раны. Хосе Мария вез от консерваторов предложение о заключении мира. Когда он на муле приблизился к лагерю либералов, его перехватил передовой отряд. Дальше он продолжил путь с завязанными глазами. Его привели к Урибе Урибе, которому он изложил условия консерваторов. Но мы никогда не узнаем, как происходила встреча между девятнадцатилетним внебрачным сыном Николаса Маркеса и его повстанцем-отцом в тот знаменательный день, омраченный для обоих гибелью сына и брата. Урибе Урибе обсудил предложение консерваторов со своими старшими офицерами. Они решили ответить согласием. Молодой посланник отправился восвояси. Поздно вечером он прибыл на вокзал Сьенаги; беснующаяся толпа встретила его ликованием, подхватила на руки и понесла к штабу дивизии, где он сообщил радостную весть. Десять дней спустя, 24 октября 1902 г., лидеры консерваторов и Урибе Урибе в сопровождении своих начальников штабов встретились на банановой плантации под названием Неерландия неподалеку от Сьенаги и подписали мирный договор. Это был не более чем фиговый листок, едва прикрывавший горькую правду, суть которой заключалась в том, что либералы потерпели сокрушительное поражение.
В конце 1902 г. Николас Маркес вернулся в Барранкас к своей жене Транкилине и стал втягиваться в мирную жизнь. В 1905 г. у них родился третий ребенок — дочь Луиса Сантьяга. Казалось, жизнь нормализовалась
[18]. Но в 1908 г. Николас оказался вовлеченным в скандал, который навсегда изменит судьбу его семьи, а его самого вынудит покинуть Барранкас. Спустя восемьдесят пять лет, в 1993 г., когда я проезжал через Барранкас, то происшествие все еще жило в памяти жителей города. К сожалению, каждый рассказывал эту историю по-своему. Хотя есть некоторые факты, которые никто не отрицал. 19 октября 1908 г., в последний день длящегося целую неделю праздника в честь святой девы Пилар (это был понедельник, шел дождь), в пять часов вечера на улице, находившейся в нескольких улицах от той, по которой праздничная процессия несла к церкви изображение святой девы, сорокачетырехлетний полковник Николас Маркес, уважаемый местный политик, землевладелец, серебряных дел мастер и семьянин, застрелил насмерть парня по имени Медардо, племянника своего друга и товарища по оружию генерала Франсиско Ромеро. Также никто не отрицает, что Николас был дамским угодником, или попросту бабником. Читатели родом из других частей света, вероятно, сочтут, что такое качество идет вразрез с образом достойного человека, пользующегося авторитетом среди соседей. Однако существует по крайней мере два типа славы, которые ценятся в подобном обществе. Первый: добрая репутация как таковая, уважение в традиционном смысле, всегда идущее рука об руку со страхом, который данный человек умеет внушить окружающим. Второй: репутация донжуана, или мачо, которую охотно поддерживают окружающие, как правило, с любезного согласия самого донжуана. Главное, обеспечить, чтобы обе эти репутации подкрепляли одна другую.
Первая версия, которую я услышал, была столь же убедительна, как и все последующие, что мне рассказывали. Филемон Эстрада родился в тот самый год, когда произошло это трагическое событие. Сейчас он абсолютно слеп и потому ту давнюю историю в своем воображении представляет более живо, чем другие рассказчики. Филемон поведал, что Николас, у которого к тому времени было уже несколько внебрачных детей, соблазнил Медарду Ромеро, сестру своего старого друга генерала Ромеро, а потом, выпивая на площади, похвастался своим «подвигом». Ходило много сплетен, в основном перемывали кости Медарде, но иногда доставалось и Транкилине. Медарда сказала сыну: «Этого клеветника, сын мой, должно утопить в его собственной крови, другого выхода нет. И если ты об этом не позаботишься, тогда я стану носить твои штаны, а ты — мои юбки!» Медардо, меткий стрелок, воевавший вместе с Николасом, а теперь живший в соседнем городке Папаяль, неоднократно на людях оскорблял своего бывшего командира и бросал ему вызов. Тот принял к сведению его угрозы и спустя некоторое время подкараулил парня. В последний день праздника Медардо, в белом габардиновом плаще, прискакал в Барранкас и, чтобы сократить путь, поехал по одной из улочек, которой теперь не существует. Едва он спешился, держа в одной руке пучок травы, в другой — зажженную свечу, Николас обратился к нему: «Ты вооружен, Медардо?» — «Нет», — ответил тот. «Ну, я тебя предупреждал». И Николас выстрелил — по словам одних, один раз, по словам других два. Пожилая женщина, жившая на той улочке, вышла из дома и сказала: «Значит, ты все-таки его убил». — «Пуля правого одолела сильного», — ответил Николас. «И, перепрыгивая через лужи, — продолжал свой рассказ слепой Филемон, — Николас Маркес припустил по улице; в одной руке пистолет, в другой — зонт. Он отыскал своего compadre
[19] Лоренсо Солано Гомеса и в его сопровождении пошел сдаваться в полицию. Николаса арестовали, но позже его сын Хосе Мария Вальдебланкес, умный молодой человек, почти адвокат, вытащил отца из тюрьмы. Поскольку Медардо был незаконнорожденным, точно нельзя было сказать, кто он по фамилии — Пачеко или Ромеро, а посему было неясно, как заявил Вальдебланкес, кого точно убили. На основании этой „технической“ детали Вальдебланкесу и удалось освободить из тюрьмы отца».
Не кто иной, как Ана Риос, дочь партнера Николаса, Эухенио, которая о делах в семье Николаса Маркеса была осведомлена лучше многих других, сказала мне, что Транкилина была самым непосредственным образом замешана в том трагическом происшествии
[20]. Она вспомнила, что Транкилина жутко ревновала мужа и у нее на то были основания, ибо Николас постоянно ей изменял. Медарда была вдовой, а в маленьких городках вдовы всегда являются объектом сплетен. Ходили слухи, что она была постоянной любовницей Николаса. Транкилина места себе не находила от ревности, возможно потому, что Медарда принадлежала к более высокому сословию и соответственно представляла более серьезную опасность, чем другие соперницы. Поговаривали, что Транкилина обращалась за помощью к колдуньям, речной водой мыла порог своего дома, лимонным соком опрыскивала все комнаты. А однажды, как рассказывают, она вышла на улицу и крикнула: «Дом вдовы Медарды горит! Пожар, пожар!» Тем временем мальчик, которому она заплатила, стал звонить в колокола на башне церкви Сан-Хосе. Через некоторое время увидели, как Николас средь бела дня украдкой выскользнул из дома Медарды (полагают, это происходило в отсутствие его друга генерала).