Рихард Штраус. Последний романтик - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Марек cтр.№ 69

Страница

Этот разрыв произвел переполох во всей Вене. В прессе велись бесконечные дебаты. Одна предприимчивая газета организовала плебисцит и в течение трех недель собирала голоса, подписи и мнения граждан. Сам Штраус вел себя со своей обычной отстраненной сдержанностью. После отставки он дал интервью, в котором сделал обзор своих достижений на посту художественного руководителя Оперы и в заключение сказал, что «не испытывает ни гнева, ни горечи и что всегда будет с удовольствием вспоминать часы, которые он посвятил Венской опере». ^[261]

Таково было его официальное заявление. Однако его гордости был нанесен чувствительный удар. Прощаясь с Андрианом, он холодно посмотрел на него и сказал: «Рихарду придется уйти, а министр останется», — имея в виду неприятности, которые постигли Вагнера в Мюнхене. (Об этом я узнал от одного из оркестрантов, Хуго Бургхойзера, который случайно услышал эти слова.)

Письмо, которое Штраус написал Гофмансталю, сообщая о своем разрыве с Венской оперой, не сохранилось, но сохранился ответ Гофмансталя. Надо отдать ему справедливость, он не сказал: «А что я вам говорил!» Он пишет, что понимает соображения, побудившие Штрауса уйти в отставку. Одновременно он призывает его сохранить более или менее хорошие отношения с Венской оперой. Разумеется, оперы Штрауса не будут выброшены из репертуара. Но существует большая разница между тем, чтобы «выбросить оперу из репертуара» и «любовно поддерживать в ней жизнь». Оценивая ситуацию с холодной практичностью, он считает, что те преимущества, которые предлагает Венская опера, — декорации работы Роллера, прекрасное оборудование сцены и сам оркестр, — делают нежелательным полный разрыв с Веной. ^[262] (Создается впечатление, что поэт не забывал и об угрозе сокращения его собственных доходов.)

Штраус внял доводам Гофмансталя и не пошел на полный разрыв с Венской оперой. Но простил он ее только через два года, когда (в декабре 1926 года) вернулся туда, чтобы дирижировать «Электрой». Вена чествовала его и аплодировала ему. Дом все еще оставался за ним, и в Вене была отпразднована свадьба его сына Франца (15 января 1924 года). ^[263] Франц женился на Алисе Граб, дочери богатого коммерсанта-еврея. Это была хорошенькая и умненькая блондинка, и Штраус постепенно к ней очень привязался. В сущности, она была одна из немногих людей, которых он по-настоящему любил. (Она до конца жизни была преданной женой Франца и хозяйкой дома в Гармише.)

Без сомнения, она помогла Штраусу избавится от антисемитизма, заложенного в нем отцом. А также Риттером и Бюловом. Но вообще-то с этим предрассудком он расстался еще раньше, по достижении средних лет; к тому времени у него возникло много связей в деловом и артистическом мире с людьми еврейской национальности. Среди них был Вилли Левин, банкир и коллекционер, который вел финансовые дела Штрауса; его издатели Фюрстнеры, Сельма Курц, Макс Рейнхардт, Отто Кан. В старости в нем иногда прорывались старые расистские предубеждения, но это были минуты глупой слабости. Элизабет Шуманн, которая ездила в турне по Америке со Штраусом и его сыном, записала в дневнике, что Штраус был терпимым и свободным от националистических предрассудков человеком.

Воспоминания Шуманн о Штраусе проникнуты теплотой. Он ей нравился. Видимо, потому, что ему приходилось так много работать, он был всегда в хорошем и ровном настроении. Он по-детски радовался тому, что сумел провезти в Соединенные Штаты контрабандные сигареты. Постоянно путешествуя по стране, он не имел возможности организовать игру в скат, но постоянно играл в покер, иногда засиживаясь за карточным столом до утра. Он сказал Шуманн: «Я приличный композитор, неплохой театральный руководитель, но лучше всего у меня получается организация турне». Однажды он потерял ноты одной из песен, которую она должна была петь на концерте, но заверил ее, что знает аккомпанемент наизусть. Однако он переоценил свою память, и номер был испорчен.

Кроме того, что он аккомпанировал Шуманн, он дирижировал Нью-Йоркским филармоническим оркестром и Филадельфийским оркестром. У него сложилось весьма высокое мнение об этих великолепных оркестрах. Ричард Олдрич писал в «Нью-Йорк таймс»: «После окончания каждого номера программы мистер Штраус первым делом выражал свою благодарность и похвалу сидящему перед ним оркестру. Он хлопал в ладоши, кивал головой, улыбался оркестрантам почти человечной улыбкой — и только после этого со строгой формальностью и щелкнув каблуками поворачивался к публике и отпускал ей холодный и сдержанный поклон».

Последний концерт состоялся перед Новым годом на Ипподроме в Нью-Йорке — здании, не предназначенном для исполнения музыки, но зато вмещавшем очень много людей. Олдрич сообщал: «Вчера мистер Штраус закончил свой визит в Соединенные Штаты на переполненном Ипподроме. Концерт прошел с большим успехом, как с его точки зрения, так и с точки зрения собравшихся. Говорят, он повезет домой свои собственные 50 000 долларов. В переводе на марки это весьма впечатляющая сумма, и еще более впечатляющая в переводе на австрийские кроны. Он также надеется привезти 500 долларов в пользу музыкантов Центральной Европы, все еще страдающей от последствий войны. Эти деньги он собрал с оркестрантов, которые выступали под его управлением».

Всего 500 долларов? «Все оценят, — саркастически заканчивает Олдрич, — бескорыстную заботу композитора о своих менее удачливых коллегах». ^[264]

Трудно сказать, почему Штраус взял на себя геркулесов подвиг расчистки венских конюшен: потому ли, что у него был послевоенный творческий кризис — хотя, если даже так, ощущение это было, наверное, подсознательным — или налицо случайное совпадение? Кто знает, какую роль случайность играет в жизни талантливого человека? Как бы то ни было, он почти не сочинял в тот период, когда погрузился в дела Венской оперы. Единственной крупной работой — если ее можно назвать крупной — была двухактная комедия «Интермеццо».

Справившись с тяжелым грузом «Женщины без тени», Штраус искал какой-нибудь простой, легкий и забавный сюжет. Он неоднократно высказывал Гофмансталю свое желание «стать Оффенбахом XX века». Он вспомнил случай из собственной жизни, который произошел много лет назад и принес ему массу неприятностей. В 1903 году Итальянская опера гастролировала в Берлине. Дирижерами были Иосиф Штрански и Артуро Винья. Как-то вечером Штрански, ведущий тенор труппы де Марки и импресарио Эдгар Стракош зашли выпить в отель «Бристоль». Они разговаривали по-итальянски. И тут к Марки и Стракошу подошла одна из тех девиц, которые не стесняются в публичном месте обращаться с просьбой к незнакомым артистам. Она услышала итальянскую речь, сообразила, что это — члены итальянской оперной труппы, и бесцеремонно попросила у них контрамарку. Де Марки сказал ей, что с этой просьбой надо обращаться к дирижеру Штрански, имя которого он упорно произносил неправильно — Штраусски. Штрански немного пофлиртовал с девушкой и тут же забыл о ее просьбе. Но девица была из предприимчивых. Она взяла телефонную книгу, стала там искать имя Штраусски и вместо этого нашла: придворный капельмейстер Рихард Штраус. Недолго думая она послала ему на дом письмо: «Миленький, пришли мне, пожалуйста, обещанный билетик. Вечно твоя Митци. Мой адрес: Люнебургерштрассе, дом 5, Митци Мюкке». Письмо пришло, когда Штрауса не было дома, его прочла Паулина — вскрывать письма мужа вообще входило у нее в привычку — и, ни на минуту не усомнившись в неверности мужа, обратилась к адвокату с намерением начать дело о разводе. Вернувшись домой, Штраус в полной растерянности выслушал обвинения Паулины, которые, без сомнения, были высказаны в громовом фортиссимо. Лишь по истечении нескольких трудных дней друг Штрауса Фридрих Рёш сумел докопаться до правды и, что было еще труднее, убедить Паулину, что ее муж стал жертвой недоразумения.

Страница