В руках врага - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Марк Вебер cтр.№ 107

Что-то было не так. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять что именно, а когда пришло понимание, она в ужасе вскочила со скамьи. От упругой, летящей, полной энергии и жизни походки Алисон не осталось и следа. Она шла, переставляя ноги так, будто их приводил в движение механизм, сама женщина даже не осознавала того, что движется, и могла слепо шагать вперед до тех пор, пока не уткнется в какую-нибудь преграду.

Миранда покосилась на Фаррагута: взгляд кота был зафиксирован на Алисон, уши прижались к голове, из горла доносилось приглушенное встревоженное рычание. Почувствовав на себе взгляд Миранды, он на миг скользнул по ней темно-зелеными глазами и тут же снова сосредоточился на докторе Харрингтон. Миранда, не понимая, что происходит, растерянно огляделась по сторонам, и желудок ее скрутило узлом: со всех сторон, как по волшебству, возникали взрослые кошки и коты. Они выбирались из кустов, перепрыгивали с ветки на ветку, подкрадывались по дорожкам, и все – все вместе и каждый по отдельности – не сводили горящих глаз с матери землевладельца. Алисон приближалась походкой зомби, и Миранда почувствовала, что ее охватывает бесформенный ужас. Правда, краешком сознания она еще пыталась гадать, что тому причиной: механические движения доктора Харрингтон или – и в какой степени – это резонанс на реакцию котов. Какое телепатическое воздействие могут оказать на человека сразу девять взрослых, чем-то отчаянно встревоженных древесных котов? Однако эта мысль была отдаленной, смутной и в настоящий момент вовсе не важной.

– Миледи, – сказала Миранда, положив руку на плечо Алисон, и услышала в собственном голосе страх.

Ее прикосновение остановило Алисон, однако несколько мгновений Миранде казалось, будто та или ничего не слышит… или собственная боль просто лишила ее способности воспринимать окружающее. Но нет, доктор Харрингтон подняла глаза – и ужас всколыхнулся в Миранде с новой силой, заставив ее содрогнуться. Прекрасные миндалевидные глаза были совершенно пусты.

– Что с вами, миледи? – в страхе выпалила она.

Алисон, потянувшись, положила ладонь на ее руку.

– Миранда, – проговорила она безжизненным невыразительным голосом, который трудно было узнать.

– Что случилось, миледи? – повторила Миранда не так торопливо, и рука Алисон задрожала.

– Я только что… – Она осеклась, сглотнула и продолжила: – Новости. Я… я только что смотрела сводку новостей. Материалы о хевах, полученные агентствами Лиги. Сюжет.

Голос ее прервался. Она просто стояла и смотрела на Миранду.

– Что за сюжет? – спросила Миранда, как могла бы спросить ребенка.

Ужас захлестнул ее, ибо лицо Алисон Харрингтон сказало ей все.

Завершив изометрические упражнения, Скотти Тремэйн утер вспотевшее лицо выданным пленникам грубым полотенцем. Проку от этих тряпок было маловато, поскольку влагу они впитывали немногим лучше водоотталкивающего пластика, но офицер был рад и этому. Могли бы и вовсе ничего не дать!

Возвращать пленникам их багаж в БГБ сочли нецелесообразным, в результате чего Скотти, как и его товарищам, приходилось обходиться той форменной одеждой и тем бельем, в котором они предстали перед Рэнсом. Конечно, современные синтетические ткани были прочными и носкими, но поскольку мундиры пришлось носить постоянно, они вскоре стали выглядеть отнюдь не щегольски.

Правда, охранники предложили пленным переодеться в ярко-оранжевые робы, однако те единодушно отвергли это, сделанное отнюдь не из добрых побуждений, предложение. Мундиры, пусть потертые и драные, позволяли им чувствовать себя не безликими арестантами, а офицерами Ее Величества, а это стоило того, чтобы стирать вручную свою одежонку, выстраиваясь в очередь к единственному в отсеке умывальнику.

Размышляя, Скотти вспомнил единственного из своих соратников, кто согласился на посулы хевенитов, стиснул зубы и снова утер лицо, скрыв под полотенцем гримасу отвращения. Это предательство потрясло его сильнее чем он мог ожидать… и в известном смысле даже сильнее, чем дикое известие о смертном приговоре леди Харрингтон. В космическом масштабе событий измена Харкнесса особого значения не имела, никакого влияния на ход войны оказать не могла и уж всяко была несопоставима с намечавшейся неправосудной казнью женщины, которую Тремэйн уважал больше, чем кого бы то ни было во всей галактике. Скотти понимал это, однако вновь и вновь возвращался мысленно к тем дням на станции «Василиск», когда его, такого же зеленого необстрелянного юнца, как нынешний Карсон Клинкскейлс, главстаршина Харкнесс принял под свое чуткое мудрое покровительство. Не читая нотаций, не наставлениями, а примером он терпеливо учил салажонка быть настоящим офицером. Такова участь старшин всех флотов в истории человечества: наверное, и в эпоху Пунических войн такие же умудренные опытом морские волки брали на себя попечение о карфагенских салажатах, превращая их в грозных противников флотоводцев Рима. Каждый флотский командир стал тем, кем он стал, благодаря мудрости и терпению своего не имевшего офицерских погон наставника, и для Скотти таким наставником был Харкнесс.

К глазам лейтенант-коммандера подступили слезы. Всегда – и на крейсере «Бесстрашный», и после перевода на «Трубадур» МакКеона, и в Первой Битве при Ельцине – они с Харкнессом были вместе. Вместе служили на «Принце Адриане», вместе прошли через горнило Третей Ельцинской кампании, вместе дрались в двух первых битвах за Найтингейл. Вслед за Тремэйном Харкнесс перешел на «Пилигрим», и когда корабль тяжело пострадал в бою, именно их взаимовыручка спасла жизни и им самим, и всем уцелевшим в том тяжком бою членам команды. Скотти никогда даже не пытался охарактеризовать их взаимные отношения – они казались чем-то, не нуждающимся в формулировках и определениях, – однако всегда, даже в самых отчаянных, а то и безнадежных ситуациях, не падал духом, если знал, что где-то рядом с ним был Харкнесс.

И вот теперь Харкнесса рядом не было, и он чувствовал, что рухнула одна из опор его личного мироздания – то, что придавало окружающему незыблемость и надежность. Теперь все вокруг стало зыбким и неопределенным, а коварное предательство ранило так сильно, что ему хотелось кричать от боли на всю Вселенную. Только вот предала его отнюдь не Вселенная, и вопли гнева ничего изменить не могли. Глубоко вздохнув, он усилием воли отогнал прочь скорбь по оставшемуся в его памяти Горацио Харкнессу. Тремэйн знал, что скорбь все равно вернется, однако, будучи старшим по званию офицером в отсеке, считал своим долгом подавать товарищам пример выдержки и самообладания. И этими качествами, равно как и обостренному чувству ответственности, он был обязан не в последнюю очередь все тому же Харкнессу! Ему казалось, что пока он исполняет заветы Харкнесса, предательство старшины неким непостижимым образом вычеркивается из реальности. Кроме того, ему помогали мысли о людях, которых просто невозможно было представить проявившими слабость. Скотти невесело думал, доведется ли когда-нибудь леди Харрингтон или капитану МакКеону узнать, что сохранить достоинство и не выказать признаков отчаяния в присутствии Клинкскейлса, Мэйхью, Кэндлесса и Уитмена ему помогли не мужество и самоотверженность, а боязнь подвести их, не дотянуть до их стандартов?