«Он должен выделить нам дополнительное время, – твердил про себя Саймон. – Он должен понять, насколько это исследование ценное, должен понять, что в такие короткие сроки нельзя уложиться».
В ванной комнате стоял пар, обернувшись полотенцем, он достал бритву и кружку для бритья, протер запотевшее зеркало…
С той стороны которого на него взирало лицо Габриэля Лаксарта.
Саймон зажмурил глаза, досчитал до десяти и снова открыл. На него смотрело его собственное лицо, хорошо изученное за тридцать лет жизни. Прилив крови после горячего душа убедительно имитировал здоровый румянец. Его скулы, всегда резко очерченные, сейчас слишком заострились, темные тени легли под воспаленными светло-голубыми глазами. Неудивительно, что он упал в обморок, неудивительно, что он уснул в машине и ему привиделась какая-то чертовщина.
Что-то внутри подсказывало: «Ты так долго не продержишься».
Но историк и тамплиер внутри Саймона Хэтэуэя и все, что он унаследовал от Габриэля Лаксарта, тупо и неумолимо отвечало: «У тебя нет выбора».
14
День 4
Хотя Анайя приехала на пятнадцать минут раньше, Бенджамин Кларк уже ждал ее. «Возраст претендентов продолжает падать», – подумала Анайя, глядя на юного вундеркинда. На вид ему было дет двенадцать, но он уже два года работал на «Абстерго», а до этого за четыре года одновременно прошел стандартный курс обучения и получил степень магистра в области математики в Массачусетском технологическом институте. Поэтому он не мог быть настолько моложе ее.
Среднего роста, с прямыми каштановыми волосами и открытым живым лицом, молодой человек, завидев Анайю, пришел в какой-то щенячий восторг и тут же протянул ей руку:
– Доброе утро! Вы мисс Кодари, не так ли? А я – Бенджамин Кларк, зовите меня просто Бен, если у вас тут разрешается обращаться друг к другу по имени.
Анайе американский акцент всегда казался странным, но приятным на слух. В ее глазах он делал американцев наивными и ранимыми – характеристики, которые они сами ненавидели, поскольку привыкли считать себя решительными и независимыми. Акцент подходил Бену значительно в большей степени, нежели его галстук, съехавший куда-то набок.
– Привет, Бен, рада познакомиться. – (Его рукопожатие было в меру крепким, но слегка влажным.) – И у нас можно называть друг друга по имени, за исключением больших боссов. Поэтому зови меня Анайя.
– Зови ее Най – так ей больше нравится, – вмешался в разговор Эндрю. – Привет, Бен, я – Эндрю.
– О, привет! – И, радостно улыбаясь, молодой человек с энтузиазмом потряс руку Дэвису.
– Пойдем, – сказала Анайя. – У тебя отличные рекомендации. Второй на курсе. Молодец!
– Вы это моей маме скажите, – округлив глаза, сказал Бен. – Каждый День благодарения она сетует, что я так и не смог стать лучшим на своем курсе.
– О да, наши родители всегда чем-то недовольны, – сказала Анайя. – Вещи можно оставить в офисе, пока я проведу для тебя небольшую экскурсию.
Виктория сидела за столиком в «Буре» и крайне удивилась, когда Саймон плюхнулся на стул напротив нее. Она заказала для него чайник чая и наблюдала, как он дрожащей рукой наливал его себе в чашку.
– Мне кажется, я просила вас выспаться, – строго сказала она.
– Я спал.
– Саймон…
Он зло посмотрел на нее:
– Не надо… Просто не надо, прошу вас. Я сделал все, как вы мне велели: поехал домой на корпоративной машине, принял душ, поел, написал письмо и лег спать. И очевидно, проспал.
Доктор Бибо побледнела:
– Вы не отправили…
– Нет, конечно, я не отправил это чертово письмо. Еще раз повторяю: я выполнил все ваши предписания.
Саймон плеснул молоко в чай и сделал большой глоток. Знакомый с детства вкус, как всегда, произвел на него свое магическое действие, хотя чай уже успел немного остыть. Хэтэуэй взял тост. Виктория молча наблюдала за ним.
К ним подошла высокая блондинка.
– Чай достаточно горячий, сэр? – спросила она.
– Да, все хорошо, – рассеянно произнес Саймон. Женщина кивнула и отошла. Хэтэуэй тихо сказал: – Простите, я был немного груб…
– Бывало и хуже. Я просто волнуюсь за вас.
– Не стоит. Я буду в совершенном порядке, как только мы поговорим с Риккином. – Виктория опустила глаза. Медленно Саймон положил тост на тарелку. – Что теперь?
– Я звонила его секретарю, чтобы назначить встречу. К сожалению, господин Риккин сегодня занят. Он готовится к поездке в Испанию, и у него встречи идут одна за другой без перерывов.
Хэтэуэй раздраженно бросил на тарелку нож, тот громко звякнул. На него оглянулись.
– Просто прекрасно!
– У нас есть возможность отправить ему письмо. И есть надежда, что у него найдется несколько минут, чтобы взглянуть на него.
Саймон снял очки и долго тер переносицу.
– Все ясно, – сказал он, вновь надевая очки. – Что ж, надо быстро поесть и приниматься за работу.
– На что этот меч способен? – спросил Габриэль, впиваясь зубами в кусок хлеба с толстым слоем масла.
Как только они нашли меч, то засобирались в обратный путь, но жители деревни упросили их остаться, чтобы они успели очистить меч и сделать для него ножны.
– Каждая частица Эдема уникальна, у каждой свои способности. Все мечи можно использовать как обычное боевое оружие. Но в правильных руках… – Де Мец покачал головой, отрезая ножом сыр. – В руках Жанны… кто знает, на что он способен.
Мысли в голове у Габриэля бежали, опережая одна другую.
– Это прям как настоящее волшебство, – выдохнул он.
– Похоже на него, но никакой магии тут нет, – напомнил ему де Мец. – Таким его видят только простые люди, для них он волшебный или наделенный божественной силой. Когда-то людям и астролябия, и порох, и греческий огонь
[6] казались волшебными.
Как только меч извлекли из земли, отец Мишель передал его в руки Жана де Меца, и тот поднял его над головой под одобрительные крики толпы, наблюдавшей за раскопками. Габриэль прекрасно видел сияние меча. И когда де Мец протянул ему оружие, юноша колебался всего мгновение, прежде чем дрожащими пальцами плотно сжать рукоятку меча.
Но он ничего не почувствовал. «Меч предназначен не мне, – подумал Габриэль. – Правильные руки – это не мои руки. И не руки де Меца».
– Пока мы здесь находимся, не будем даром терять время и продолжим тренировки, – сказал Жан.
– Хорошо, – согласился Габриэль. – Скажи мне, а что ты имел в виду, когда сказал Жанне, что не покинешь ее, пока тебе не прикажут? Я думал, ты по доброй воле охраняешь ее. Нас.