В блокадном Ленинграде - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Лихачев cтр.№ 42

13/I-42 года

В городе масса происходит пожаров от печек-времянок, сгорел дом у Финляндского вокзала на Боткинской, горит з<аво>д «Русский дизель» и ряд других домов и заводов. Пожары почти не тушатся, потому что водокачка не работает, да и тушить некому.

Город разрушается от пожаров, от арт. обстрела и бомбежки с воздуха, город Ленина превращается в руины.

Сегодня видел Федю Семенова в кладовой, он ходить не может, у него цинга, на завод его привезла жена на санках. Я боюсь, что он не выживет, у него страшный вид, а ведь он был такой здоровый парень — спортсмен, а теперь в полном смысле инвалид. Миша Колесник вот уже как два месяца болеет, на работу не ходит.

Саша Рашкин тоже совсем пошатнулся, на грани смерти. Сегодня стоял перед Слатиным и плакал, просил помощи.

Моих работников много выбыло из строя, умер Баюров, Федотов Саша, Иванов Вася, Комаров, да, в общем, всех не перечтешь. Умирают лучшие кадровые работники, и о них никто не сожалеет, а это ведь золотой фонд. Саша Ефремов ходит опухший, как алкоголик. Живет он в заводе.

16/I-42 года

Сегодня в столовой Сергей выкупил 10 гр. ирисок и продавал их ремесленникам по 30 руб. за штуку. Мне за него было стыдно, что он занимается «обдираловкой». Он даже взял у меня мои 100 гр. и так же их продал. В общем, он ест больше моего, но вид у него ужасный, особенно грязный, и когда я ему говорю, чтобы он привел себя в порядок, то он на меня обижается. Он имеет две прод<уктовые> карточки, кажется, вторую карточку он выиграл у ремесленников в карты. Но вот проходит перерегистрация карточек, и у него одна карточка пропадает. Он не знает, что ему делать, как жить на одной карточке. А вот мы с Марусей не боимся этого, как жить на одной карточке, ибо мы двумя никогда не пользовались. Вообще, поведение Сергея мне противит, так нечестно жить нельзя. Мы с Марусей, хотя малым, но помогали ему, Маруся ему стирает, дровами нашими отапливается, свои продал, другой раз куском помогаем, и за все это он даже спасибо не скажет. Дома отец лежит больной, у него две голодовки, одна — нечем питаться, а другая — нечего курить. Да, курильщикам очень тяжело, табаку нет совсем.

Маруся ходила к Косте, мы ему общими усилиями собрали подарок — три пачки папирос и «маленькую» спирту. От него Маруся принесла 1,5 буханки хлеба и масла 100 гр. Я удивляюсь на Марусю, какая она сильная, как она проходит такой путь.

18/I-42 года

Сегодня в цеху встретил меня Сергей, жалуется, что плохо себя чувствует, но я помочь ему ничем не могу, сам чувствую не лучше, чем он. Живет он так же в парткоме, в темной комнате, но имеет уже одну карточку, что его окончательно подорвало.

Мне работать достается так же тяжело, да еще домой придешь — надо дров напилить и наколоть, за водой на Неву сходить. Морозы стоят до −35°.

20/I-42 года

На завод страшно ходить, мертвых все увеличивается и увеличивается, бомбоубежище переполнено трупами, сваливают трупы у столовой. Картина жуткая. Чтобы получить обед в столовой, надо иметь талон, а такового иногда администрация не дает, приходится в «Ждановской» столовой такой талон покупать за 5–6 рублей. Я купил у Сергея Бодрова ³/₄ литра масла горчишного за 600 руб. Это нас поддержит основательно. Хлеб стоит 40–50 рублей 100 грамм. За такую цену покупать невозможно.

23/I-42 года

Сегодня самый тяжелый для меня день. Прихожу на завод как обычно к 8 часам, в 9 часов меня встречает на дворе Слава Владиславлев и говорит: «Володя, говорят, в четвертом цеху какой-то Фокин помер, это не твой ли брат?». Я с ним поднимаюсь в 4-й цех и вижу на самом проходе у печки лежит закоченевший Сергей. На меня это так убийственно подействовало, что мне стало дурно. Но Слава и Миша Воробьев привели меня в сознание. Тогда я обшарил карманы у Сергея, у него оказались в карманах только ключи от квартиры да паспорт с военным билетом, а остальное было все украдено. Украли хорошие часы, прод<уктовые> карточки и много денег (около 3000 руб.). Оказывается, Сергей умер 20 января, и три дня он лежал в цеху на самом ходу, через него перешагивали рабочие, и никто мне не говорил об этом. Особенно я был зол на Федю Карпова, который все это видел, он работал там мастером и не мог сказать мне об этом. Когда я ему сказал: «Почему ты не мог сообщить мне о Сергее?» — он ответил мне: «Мне надо вашего Сергея, я сам на таком же положении, как и Сергей».

После Слава, Миша Воробьев, Терехов и я отнесли Сергея к столовой и положили его там, где уже в этот день лежало около 100 трупов. Я с него не снял ни зимнего пальто, ни валяных сапог, так во всем этом и положил, мне его жаль было раздевать. Так я пришел домой и сказал об этом Марусе, которая с трудом поверила.

Похоронить в могиле своими силами я не мог, за могилу надо было заплатить 0,5 кг хлеба, а у нас его не было, отвезти на кладбище не было сил. А поэтому решил его похоронить так, как хоронит большинство. Смерть Сергея характеризует, как мрет народ города голодной смертью. Ведь Сергей ничем никогда не болел, а был физически крепкий и выносливый, и никакая болезнь его не могла побороть, и лишь только голод мог его побороть. Выражаясь словами Некрасова, «в мире есть царь, этот царь беспощаден, — голод названье ему». Под гнетом этого «царя» многие склонили головы.

25/I-42 года

С утра пошли к Алексею Ильичу сообщить ему о нашем горе. Он отнесся к нашему сообщению равнодушно, ибо смерть любого человека является в настоящее время нормальным явлением. Он посоветовал нам, что делать с его вещами и мебелью. Но мебель мы не в силах перевезти из Старой Деревни на Оренбургскую. Мы с Марусей позавидовали Алексею Ильичу, как он свободно живет в смысле питания и не чувствует никакого голода, вид его гораздо лучше, <чем> до военного времени. Мы с Марусей хорошо у него покушали, но голодному человеку все равно мало.

27/I-42 года

Полина поругалась с отцом, если бы я не встал посреди их, отец ударил бы Полину. Ссора получилась опять на почве голода. Полина упрекнула его, что он лазит по кастрюлям и украдкой от нас съедает лишнее. Голод и нужда во многом выявляют отношения людей, их корыстные цели, жадность, жульничество, в общем, идет борьба за существование. Не помню, какого числа Маруся пришла от Кости, и как обычно, принесла хлеба и масла. И когда Полина с Марусей стали этот паек делить на четверых, то отец сказал: «Зачем вы делите на четыре пайки, ведь Володя для нас чужой человек». Это было сказано без моего присутствия, мне Маруся об этом после рассказала, но эти слова характеризуют борьбу за существование жизни, тогда, когда я приносил отцу табак, папиросы, когда делили на всех мою дуранду, клей и другое, то отец видел во мне родственника. Но я на него не обиделся, хотя он и стар, но он также хочет жить, как и я.

30/I

Отец свалился окончательно, очень ослаб. К его несчастью, Рита утащила у него пайку хлеба. Я боюсь за отца, что он не выживет, поддержать его абсолютно нечем.