Константин Великий - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Малер cтр.№ 42

Галерий поставил в известность Константина, что не собирается отпускать его в Рим, но после длительных препираний дал государственную печать и сказал, что к утру издаст приказ о его отправке к коллеге-августу. Но Константин достаточно хорошо знал Галерия, чтобы поверить ему, и поэтому после совместной вечерней трапезы, когда август отошел ко сну, он тайно удалился из дворца и направился в Британию.

Теперь уже, post factum, можем отдать себе отчет в том, как много зависело от быстроты его ног. Кратчайший путь в Британию лежал через Центральную Европу и Галлию. По пути неизбежно придется пройти провинцию Реций к северу от Альп, которая принадлежала новоиспеченному цезарю Северу: если Галерий пошлет ему письма с приказом арестовать или просто убить по дороге Константина, то его провал неминуем. Почтовая система Римской империи, созданная Августом и усовершенствованная Адрианом, была одним из самых основательных достижений римской цивилизации и отменно работала. Как обладатель государственной печати, Константин имел право брать себе лучших лошадей и на самые дальние расстояния, то есть на двести километров. Это означало, что максимум каждые двести километров ему нужно отдавать лошадей на почтовые станции, чтобы брать новых. Однако он знал, что, как только во дворце Галерия заметят его исчезновение, благодаря имперской почтовой системе Север, да и не только он, очень быстро получит смертоносный приказ. Поэтому он решил перебить ноги всем лошадям на всех почтовых станциях, чем парализовал на длительное время почтовую систему, но смог добраться до Британии и в последний момент увидеть своего умирающего отца. Констанций всем дал понять, что хочет видеть Константина своим преемником.

Легионеры Констанция с радостью не только признали власть Константина в качестве цезаря, но даже провозгласили его августом. Сам Константин прекрасно понимал, что это не совсем тот путь прихода к власти, на который он рассчитывал, но пойти против доброй воли оказавшихся в его подчинении войск было бы совсем неразумно. Если бы Константин был равнодушен к Риму, то он мог бы организовать очередную «Галльскую империю», и нет никаких гарантий, что в возникающей на глазах системе многовластия он бы не оказал достойное сопротивления войскам какого-нибудь Севера. Но Константин осознавал себя политиком Римской империи и уже имел свое собственное видение того, как она должна развиваться в будущем. В то же время на данный момент у него ничего не было, кроме галльских войск, и фактически он оказался перед тем страшным выбором, перед которым нередко оказываются большие политики: или взять власть в свои руки, или быть убитым. Но тут его репутация разумного и милостивого военачальника, удвоенная аналогичной славой его отца, стала работать на него — легионы самого Галерия начали волноваться по поводу сомнительных Севера и Дазы и тоже признали августом Константина! Назревающая ситуация напоминала классические сюжеты очередной римской смуты. Двадцать лет Диоклетиановой стабильности показались наивным сном.

Однако Галерий понял, что начинать свое августовство с гражданской войны не стоит, и принял половинчатое решение, признав Константина цезарем Запада, то есть Галлии и Британии, который отныне должен подчиняться августу Запада Флавию Северу. Казалось, это было начало нового стабильного двадцатилетия, когда август Галерий с цезарем Дазой будут править Востоком, а август Север с цезарем Константином Западом. Возможно, так бы оно и было, если бы не роковая страсть к власти над другими людьми…

Провозглашение Константина цезарем Запада было восстановлением справедливого порядка, потому что он был наследником августа Констанция, чье мнение в вопросе о новых цезарях было полностью проигнорировано. Ведь по системе тетрархии через каждые двадцать лет новые августы должны назначать новых цезарей, а это возможно только в том случае, если сами августы находятся друг с другом в хороших отношениях и согласовывают свои кандидатуры. Во всяком случае, каждый из них имеет моральное право настаивать на кандидатуре одного цезаря, но никак не двух. Галерий нарушил эти очевидные неписаные правила, не спросив мнения Констанция, и это говорит о том, что либо он ожидал его скорой смерти, либо вообще решил отнестись к нему как к смиренному чудаку, довольствующемуся своими далекими от Рима и от Никомедии провинциями. И ведь нельзя сказать, что Констанций Хлор не давал повода так его воспринимать. Но одно дело — отец, а другое — сын. Константин своими действиями напомнил Галерию, что он живет в государстве, где все-таки есть определенные моральные принципы, без которых говорить о каком-то культурном превосходстве Рима над варварами просто невозможно.

Как только Константин занял трон своего отца, он очень быстро освоился в галльских и британских делах, поскольку в усмирении местных варваров и их романизации заключалась главная миссия любого цезаря Запада. В течение нескольких дней он остановил очередное вторжение франков и алеманов, но при этом интересно, что, по историку Аврелию Виктору, вождь алеманнов Эрок сопровождал Константина для его защиты и участвовал в его провозглашении цезарем («О цезарях», 41 г.). Отсюда можно заключить, что некоторые вожди германских и галльских племен не только смирялись с господством римлян, но даже сотрудничали с ними, в частности, в целях сопротивления другим племенам.

Между тем среди имперской политической элиты еще нашлись люди, решившие, что их обделили вниманием при назначении новых цезарей, — это была семья бывшего августа Запада Максимиана Геркулия и его сына Максенция, женатого на дочери Галерия Максимилле, все последние годы живущего в Риме на правах частного лица. Если Галерий был обязан посоветоваться с коллегой-августом Констанцием о назначении новых цезарей, то советоваться с Максимианом не было никакой необходимости. Новые августы совсем не обязаны были согласовывать с предыдущими своих цезарей, но только друг с другом. Поскольку систему тетрархии создал Диоклетиан и привел Галерия к власти, то из чувства благодарности и политеса Галерий должен был обсудить своих цезарей с Диоклетианом, что, как мы помним, он и сделал, о чем у Лактанция сохранился известный рассказ. Также имело бы смысл доверительно поговорить на эту тему с Максимианом, хотя уже и не обязательно. Но если Галерий игнорировал позицию коллеги-августа, то мнение Максимиана ему было тем более не так интересно.

Всем было хорошо известно, что Максимиан Геркулий сопротивлялся идее сменить правителей тетрархии и не раз горячо спорил с ее основателем по этому поводу. Оказаться в один день обычным гражданином после того, как ты двадцать лет правил почти всем Западным Средиземноморьем, согласится далеко не каждый, а Максимиан в своем понимании ценностей римского права не далеко ушел от Галерия. В итоге семья Максимиана решила вспомнить «старые добрые времена» солдатских переворотов, и 28 октября 306 года Максенций был провозглашен в Риме императором с титулом цезаря. Таким образом Максенций стал править Италией, Испанией и частью Африки, которыми до него правил его отец.

Схема захвата власти у Максенция была довольно узнаваемая. Август Галерий с первых шагов своего правления начал заниматься фискальной политикой и, в частности, решил основательно обложить чопорных римлян большим налогом за только что построенные Диоклетианом термы. Во всяком случае, по Риму пополз такой неприятный слух, и нужно только представить себе, какие это были обложения и какова была психология римлян, если в городе начались настоящие беспорядки и преторианская гвардия вновь почувствовала себя субъектом мировой истории. Однако на этом узнаваемость заканчивается, потому что у преторианцев была еще одна, беспрецедентная до сих пор причина, заставившая их поднять мятеж. Дело в том, что еще Диоклетиан низвел римскую преторианскую гвардию до уровня обычного городского гарнизона в силу ее ненужности, а также и потенциальной опасности, хорошо известной ему по всей истории III века. Новый август Север пошел еще дальше и приказал распустить этот гарнизон вообще, но только он не подумал, как бы деликатнее и безопаснее для общества и себя самого оформить этот роспуск. Поэтому у преторианцев появилась самая веская причина за всю историю своих политических игр вспомнить ратное дело, а заявление «наследного принца» Максенция о готовности сохранить преторианскую гвардию в случае своей победы спровоцировало необратимые события.