Аллен услышал, что в Париж приехала нью-йоркская писательница Барбара Гест. Гест часто принимала участие в поэтических журналах битников «Юджин» и «Дрейфующий медведь», в то время на ее работу одинаково сильное влияние оказывали и битники, и знакомые нью-йоркские художники-импрессионисты. Позднее ее очень заинтересовали имажисты,
[45] особенно X. Д., и как-то она сказала в интервью: «Я влачу фалды своего пальто в пыли русских поэтов Ахматовой и Мандельштама». Когда Аллен и Грегори пришли к ней на съемную квартиру на Фабурж Сен-Оноре, ей было 25 лет и в Париж она приехала на девять месяцев. Она показала им потайные местечки рядом с домом: улицу Курсель, где Колетт жила с мстительным монсеньором Вили, и церковь, где Пикассо женился на Ольге. Однажды, гуляя по улице Пьер-Демур, она наткнулась на строение XVII в., которое, казалось, не тронули прошедшие года, окружившие его магазинами и ресторанами. Она показала Аллену и Грегори неопрятный двор, и, поскольку парадная дверь была открыта, они заглянули внутрь. У основания каменной лестницы лежали сундуки, сложенные вдоль стены, из прикрепленных к ним ярлыков и монограмм было ясно, что они принадлежат императорскому королевскому балету Санкт-Петербурга, 1919 г. Вдали кто-то играл Чайковского на фортепиано.
Они вошли внутрь, чувствуя, что оказались как бы в другом времени, лет сорок тому назад. Женщина-пианистка была одна в большом зале. На стенах висели зеркала, а вдоль стен шли брусья. Хрупкая молоденькая девушка быстро убежала, словно испугавшись их. Они поднялись наверх и почувствовали запах готовки из комнат, превращенных в квартиры. Здание перешло от Аббатства бедняков к русским эмигрантам, которые продолжали традиции балета в пустом зале. Это были словно последние осколки императорской России.
Барбара заходила к Аллену и Грегори в Бит Отель, там Аллен познакомил ее с Берроузом. Позднее она вспоминала: «Аллен постучал, и дверь открылась, на кровати возлежал Уильям Берроуз, он не слишком-то хотел отвлекаться от своих дум, чтобы поприветствовать кого-то или что-то, что Аллен притащил к его дверям. Я оказалась интересна Берроузу, потому что была находкой Аллена. Что-то стоящее витало в этой узкой комнатке, во всяком случае мне так казалось, настолько меня околдовала убедительность Аллена и чарующая манера речи Берроуза. Он говорил меньше, но я помню, что говорил он с предельной прагматичностью, не так, как Мишо, который любил приукрасить свою речь, он говорил нарочито гнусавым голосом, и Гинзберг переводил его речь, словно она лилась из какого-то другого источника».
Это давало хорошее представление об уважении, граничащем со страхом, с которым Аллен относился к Биллу, хотя Гест заметила, что Аллену нравилось опекать своего вундеркинда Грегори, так же как и гордиться своим старшим товарищем Берроузом. «По-настоящему потряс меня Аллен. Вернувшись к себе в небогатую комнатку, он пожарил мне и Грегори по стейку. Здесь не было желания показать себя крутым кулинаром или похвастаться газовой плитой. Аллен готовил еду, потому что этого требовал долг гостеприимства. Нисколько не затрудняясь. Мне он показался образцово-показательным человеком», — писала она. Они с Алленом снова встретились, и он показал ей свое любимое арабское кафе. Последний раз в Париже они встретились на улице Аполлинера, у стойки бара с кассовыми аппаратами, недалеко от «Двух макак».
Художник Ларри Райвез, старинный нью-йоркский приятель Аллена, приехал в Париж на месяц: он играл на саксофоне в разных джазовых группах. Днем они с Алленом часто сидели за столиками кафе, находящимися на улице, и наслаждались весенним солнышком. Райвез хорошо знал Париж, в 1950 г. он прожил в городе восемь месяцев — писал стихи, хотя к тому времени у него уже была одна собственная выставка картин в Нью-Йорке. Как-то утром, когда Аллен прогуливался с Грегори по бульвару Сен-Жермен, его окликнули с террасы «Двух макак». Это оказался индийский поэт Дом Морес, с которым Аллен познакомился два месяца назад в Лондоне. Морес и его подруга Генриетта Эббот приехали в Париж на время пасхальных каникул и пригласили их за свой столик. Грегори не терял времени и сразу же спросил Генриетту: «Хочешь переспать со мной, малышка?» Она отказалась с довольной улыбкой. Грегори рассказал, как остро он почувствовал присутствие Бога, когда увидел, как из Сены вытаскивают труп, и они тут же пустились в глубокие рассуждения о Боге, в этой беседе Аллен показал себя неистощимым и красноречивым оратором. Аллен и Грегори ушли, на следующее утро пригласив их позавтракать в гостиницу.
Когда на следующий день Дом и Генриетта пришли и поднялись в маленькую комнатку под чердаком, в которую недавно перебрался Грегори, завтраком и не пахло. Их встретил Билл Берроуз, и Морес почувствовал, что здесь живут все трое. В комнате было несколько чемоданов, она была завалена исключительно литературой, имеющей отношение к битникам, которую Аллен стал показывать и обсуждать с Домом, в то время как Билл закатал штанину, чтобы Генриетта могла видеть следы от уколов у него на ноге. Морес писал: «Голубь заворковал у окна, он мгновенно опустил брючину и тихо сказал: „Птицы, ненавижу птиц“.
— Пищащие крылатые с клювом, — закричал Корсо, вспрыгивая на подоконник. — Пошли вон, птички!
Птица лениво поднялась и улетела, еще некоторое время мы видели, как она парит в лучах мартовского света».
Грегори скатал самокрутку — сначала ее взял Морес; Генриетта, казалось, тоже знала, что с ней делать, — и комнату наполнил благоуханный аромат. В автобиографии Генриетта писала:
«Я немного покурила и отправилась на поиски женской уборной. Это было крохотное помещение, в дырке по центру лежал самый огромный кусок дерьма на свете. Аммиачная вонь не давала проникать кислороду, и я пописала прямо сверху на дерьмо, слезы лились из глаз, стекали по лицу и струйкой падали на ключицы.
Я попятилась.
— Хуже, чем вы, не бывает, — зло, решительно и страстно заявила я.
— Нет, это турок сверху. Он делает это каждое утро».
Потом Аллен и Грегори вытащили их познакомить с Ларри Райвезом. Билл остался дома. Райвез был с молодой американкой. В автобиографии Морес писал: «Они подскочили к ней и предложили всем раздеться и заняться любовью прямо на тротуаре. „Как Уильям Блейк и ангелы!“ — кричал Корсо. Девочка очень расстроилась и расплакалась, поэты сильно заволновались и принялись утешать ее, читать стихи, гладить по голове, а Корсо достал из кармана конфеты». Им понравился Морес и его подружка, и они часто виделись с ними и показывали им достопримечательности. Они ездили по Парижу во взятом напрокат автомобиле и иногда делали спонтанные записи стихов. Морес предложил организовать для них чтение в Оксфорде, если во время учебного года они еще раз приедут в Англию.