Фрейд - читать онлайн книгу. Автор: Петр Люкимсон cтр.№ 80

Под «другими посещениями» Фрейд имеет в виду исторический приезд в Вену Карла Густава Юнга — создателя «аналитической психологии», имя которого в истории неразрывно связано с именем Фрейда.

По первоначальным планам, Юнг должен был приехать в Вену в конце марта, на Песах, когда в течение всей праздничной недели Фрейд почти не работал и мог уделить внимание гостю. Решение Юнга отправиться весной на отдых на Адриатику и потому появиться в Вене на несколько недель раньше застало Фрейда врасплох и даже вызвало у него некоторое раздражение. Это начало символизировало всё будущее развитие их отношений: Юнг оказался не способен к роли верного ученика, трепетно глядящего в рот учителю и делающего всё, что тот требует.

Но выказывать это раздражение Фрейд не стал, так как Юнг, с которым он до того уже обменялся восемнадцатью письмами и в котором видел сподвижника и единомышленника, был ему крайне нужен. Уже в этих письмах Юнг проявлял строптивость, соглашаясь с идеей Фрейда о том, что неврозы имеют сексуальную природу, но одновременно осторожно утверждая, что у них порой могут быть и другие причины. Однако Фрейд, оставаясь нетерпимым к любым возражениям, списывал эти «заблуждения» на счет его неопытности и не сомневался, что после личной встречи швейцарец окончательно уверует в «непреклонность бога Эроса».

Юнг был нужен Фрейду, во-первых, потому, что был иностранцем, то есть нес с собой прорыв психоанализа за границы Вены и Австро-Венгрии в целом, а во-вторых, по той причине, что он, в отличие от всех остальных приверженцев Фрейда на тот период, не был евреем. На фоне австрийского антисемитизма за психоанализом в Вене прочно утвердилась репутация «еврейского учения», созданного евреем, развиваемого евреями и предназначенного исключительно для объяснения психических проблем евреев.

Сам Фрейд вольно или невольно способствовал этому мнению и даже поддерживал его. Так, в том же 1907 году на одном из заседаний своего кружка он, касаясь еврейской темы, заявил, что «религия Израиля — это навязчивый невроз, который продолжается уже сотни лет». Даже Макс Эйтингон, побывавший в Вене в январе по поручению Блейлера, желавшего получить от Фрейда ответы на ряд конкретных вопросов, касающихся психоанализа, тоже оказался евреем (причем российским евреем, приехавшим учиться в Швейцарию из Могилева). Нееврейские ученики были, таким образом, нужны Фрейду как воздух.

Тридцатилетний Юнг появился в доме на Берггассе в сопровождении молодой жены Эммы, дочери крупного бизнесмена, и своего аспиранта Людвига Бинсвангера — сына главврача психиатрической клиники «Бельвю» Роберта Бинсвангера.

Молодые люди и Фрейд понравились друг другу, и в последующие дни Юнг и Бинсвангер проводили в доме Фрейда долгие часы. В один из этих визитов Фрейд предложил гостям истолковать их сны. Бинсвангер в ответ рассказал Фрейду, что ему снился дом на Берггассе, в котором идет ремонт, и старая люстра, прикрытая куском материи. Фрейд истолковал этот сон молодого человека как желание жениться на его дочери Матильде и одновременное осознание, что не стоит жениться на девушке из столь необеспеченной семьи, «живущей в доме с такой убогой люстрой». Бинсвангера такое толкование удивило, и Пол Феррис остроумно замечает, что если смысл сна Бинсвангера остается непонятным ^[178], то его толкование Фрейдом явно отражает его личное желание как можно скорее выдать Матильду замуж.

Юнгу, в свою очередь, приснилось, что Фрейд идет рядом с ним как «очень дряхлый старик». Фрейд истолковал этот сон как то, что Юнг видит в нем соперника, хотя, думается, для выросшего в семье пастора и привыкшего уважать старость Юнга этот сон скорее отражал его восприятие Фрейда как пожилого человека, которому не стоит перечить. Впрочем, и трактовка Фрейда, увидевшего в символике сна соперничество, в данном случае, безусловно, имеет право на существование.

В среду Фрейд пригласил Юнга и Бинсвангера на заседание своего кружка, на котором прочел новую статью. Сами участники кружка произвели на швейцарских гостей крайне неприятное впечатление. Они показались им группой вульгарных евреев, в которых отталкивало всё: манера разговора, в котором свободно допускались «непристойные выражения» (Фрейд и сам не чурался таких словечек); сальные шуточки; явная любовь к выпивке…

Вдобавок ко всему, сам Фрейд, похоже, тоже разделял это мнение, так как, отведя Бинсвангера в сторону, с явной иронией произнес: «Что ж, теперь вы увидели эту компанию!»

Возможно, Фрейд в данном случае просто повторил фразу раввина из одного известного еврейского анекдота. Но вопрос заключается в том, насколько порядочно было говорить нечто подобное в адрес тех, кто его боготворил и рекламировал по всей Вене; тех, кто, по сути, и начал раздувать пламя из зажженной им искры. Самой этой фразой Фрейд словно хотел отделить себя от «вульгарных евреев», показать, что он и они — совсем не одно и то же. Это было, таким образом, своего рода самоотречением, проявлением всё того же комплекса «галицианца». В любом случае, этот эпизод с Бинсвангером говорит не в пользу Фрейда и явно не делает ему чести.

Юнг потом вспоминал дни пребывания в Вене, делая особый акцент на поразившие его «странные» отношения между Фрейдом и Минной, невольно наводившие на мысли о их близости — несмотря на оговорку Фрейда, назвавшего свояченицу «сестрой» — а может, и благодаря ей. Поразило его также мещанское поведение Марты, проявившееся в болезненной привязанности к вещам.

«Ближе к концу недели, когда мы — я с Эммой и Бинсвангером — были приглашены в квартиру на ужин, госпожа Бёрнейс, сестра его жены, вела себя как хозяйка, говорила с гостями, в отличие от жены, сосредоточенной на том, чтобы всем улыбаться и следить за тем, чтобы в миске была горячая вода, которой можно очистить пятно со скатерти, если кто-то прольет соус, — писал Юнг. — Молодой Бинсвангер ухитрился оставить у основания рюмки след от красного вина (которое он вообще-то не пил, потому что мы все в „Бургхольцли“ сейчас убежденные трезвенники, тут же была вызвана служанка, чтобы стереть ненавистное пятно. Бедный Бинсвангер покраснел и заерзал, а Эмма, стараясь его успокоить, начала говорить о сумасшедшем доме — или клинике „Бельвю“, как принято говорить в приличной компании, — на озере Констанс, которой Бинсвангеры управляли как семейным делом и которая, несомненно, скоро перейдет к молодому Б.

Я был поражен, когда услышал от нее: „А это не туда Брейер отправлял ту странную девушку Паппенгейм?“ Некая Берта Паппенгейм была прототипом Анны О. в книге об истерии. Б. был тогда слишком молод, и ему было практически нечего сказать, но я нашел интересным, что госпожа Бёрнейс так хорошо осведомлена о старых случаях.

Она и Фрейд обращались друг с другом с шутливой интимностью („Ой, не глупи, как это тебе не нравится цыпленок!“ — сказала как-то она), за которой скрывалась взаимная приязнь. Я редко ошибаюсь в подобных делах.