Моисей - читать онлайн книгу. Автор: Петр Люкимсон cтр.№ 8

Едва увидев отличавшегося необычайной красотой еврейского младенца, Фермуфис-Батья мгновенно привязалась к нему и решила сделать своим приемным сыном — тем более что своих детей у нее не было. Она же дала ему имя Мосе, звучание которого на различных языках варьирует. На еврейском оно произносится Моше, на английском это имя звучит Мозес на арабском - Муса, на русском - Моисей.

Некоторые исследователи утверждают, что это имя имеет еврейское происхождение, являясь производным от еврейского глагола «лямшох» — тянуть, вытаскивать. Еврейское происхождение этого имени, говорят они, вполне логично: с одной стороны, Моисей был сам вытащен из воды, а с другой — он как бы вытащил, вытянул евреев из-под ига рабства.

Однако все тот же Флавий настаивает, что будущий вождь еврейского народа носил египетское имя, означавшее «спасенный из воды»: «мо» на египетском языке означало «вода», а «усес» — «спасенный». По мнению же библеистов, этимология имени Моше-Мосе объясняется куда проще: «мое» на египетском означало «сын», и это слово входило в качестве составляющего во многие имена фараонов и их приближенных: ЯхМОС, ТутМОС, РаМСес, ПтахМОС и т. д. В тексте Пятикнижия также подчеркивается, что имя Моисей было дано ребенку дочерью фараона и имеет египетское происхождение.

Но мы отвлеклись, а тем временем спасенный Фермуфис младенец продолжал отчаянно плакать и требовать есть. Принцесса велела привести кормилицу, но мальчик наотрез отказался взять у нее грудь. То же произошло со второй кормилицей, и с третьей, и с четвертой, и тогда на берегу Нила как бы случайно появилась Мириам.

— Напрасно, царевна, ты вызываешь всех этих женщин: если это еврейский ребенок, то он возьмет грудь только у еврейки! — сказала Мириам.

«И сказала сестра младенца дочери фараона: "Не сходить ли мне позвать еврейскую женщину, чтобы выкормить тебе младенца?" И ответила дочь фараона: "Иди!" Пошла девочка и позвала мать младенца. Дочь фараона сказала ей: "Возьми младенца и выкорми, а я за это тебе заплачу".

И взяла женщина младенца и выкормила его. И вырос ребенок, привела она его к дочери фараона. И стал он ей сыном, и назвала она его именем Моше и сказала: "Потому что из воды я вытащила его"...» (Исх. 2:7—11).

Так и случилось, что до двух лет Моисей спокойно рос в собственном доме на руках своей матери, да еще и под покровительством принцессы Египта. Язык его матери — иврит — стал его родным языком. Йохевед сделала все, чтобы привить сыну мысль, что он принадлежит к еврейскому народу, и если небесам было угодно спасти его от смерти, то только потому, что на него возложена некая миссия, которую он должен будет исполнить, когда придет время.

Сам факт, что Моисей был вскормлен именно молоком еврейской матери, имеет с точки зрения еврейского фольклора огромное значение: ведь согласно еврейской мистике молоко матери обладает, помимо всего прочего, особой эманацией, оказывающей решающее влияние на формирование личности человека. Не случайно Пятикнижие подчеркивает, что праматерь еврейского народа Сара, родившая Исаака в девяносто лет, сама кормила его грудью.

Впрочем, подобный взгляд на чудодейственные свойства материнского молока существует у многих народов — достаточно вспомнить расхожее русское выражение «впитал с молоком матери».

Почти все исследователи и популяризаторы Библии обращают внимание на поразительное сходство рассказа Пятикнижия о рождении Моисея с аналогичными легендами о рождении царей и вождей у многих других народов Европы и Азии.

Самой древней из них является, пожалуй, легенда о рождении аккадского царя Саргона, правившего около 2600 года (по другим данным — около 2350-го) до н. э. Согласно надписи, высеченной на его статуе, мать Саргона зачала его от неизвестного мужчины и, чтобы сохранить его рождение в тайне, положила младенца в осмоленную тростниковую корзинку и пустила ее вниз по реке. Эту корзинку нашел «Акки-ороситель» (по всей видимости, управляющий отводными каналами. — П. Л.). Акки вырастил Саргона и сделал его садовником, а затем юношу полюбила богиня Иштар и помогла ему взойти на царство.

Тот же сюжет лежит в основе пересказываемого Плутархом значительно более позднего предания об основателе Рима Ромуле. Согласно этой легенде, младший сын царя города Альба-Лонги Амилиус отобрал трон у своего старшего брата, а затем, чтобы лишить его мужского потомства, убил своего племянника, а его дочь Рею Сильвию обрек на безбрачие, сделав ее жрицей богини Весты. Когда же Рея Сильвия все-таки забеременела от самого бога Марса и родила близнецов Ромула и Рема, Амилиус велел бросить обоих мальчиков в реку. Однако случилось так, что Тибр вышел из берегов, и слуги, которым было поручено утопить детей, оставили корзину с близнецами на отмели у подножия Палатинского холма. Здесь их и нашла волчица, привлеченная их плачем. Дж. Фрэзер в книге «Фольклор в Ветхом Завете» приводит еще несколько подобных легенд, в том числе рассказанную в «Махабхарате» историю, как принцесса Кунти родила сына от бога Солнца. Стыдясь своего греха, уложила дитя в корзинку и со слезами на глазах пустила его в воды реки Асва, которые вынесли корзину в Ганг. Здесь его нашли супруги из племени су- та, которые его и вырастили, но при этом царственная мать продолжала следить за судьбой своего сына.

Фрэзер отмечает, что если еще можно предположить, что древние евреи были хорошо знакомы с мифом о рождении Саргона и попросту переделали его на новый лад, то трудно допустить, что шумеры или евреи были знакомы с «Махабхаратой» или что авторы последней были знакомы с семитской мифологией. Все эти легенды, по мысли Фрэзера, возникли независимо друг от друга и были плодом народной фантазии, подчас рождающей у различных, отделенных друг от друга тысячами километров племен совершенно аналогичные сюжеты.

3. Фрейд в своем цикле очерков «Этот человек Моисей» не только поддержал эту мысль Фрэзера, но и высказал предположение, что сам этот сюжет вновь и вновь появляется у разных народов именно потому, что имеет глубокую общечеловеческую основу, уходящую в подсознание человека: спасительные воды реки олицетворяют собой материнскую утробу, угрожающая младенцу опасность — страх перед отцом и т. д.

Фрэзер же, понимая всю шаткость выдвинутой им теории случайных совпадений, в поисках исторических корней этого мифа обращается к древнему обычаю испытания водой.

«Существует мнение, — пишет он, — что в преданиях, подобных рассказу о младенце Моисее, брошенном в воду, мы имеем пережиток древнего обычая, когда для испытания законнорожденности ребенка его бросали в воду на волю судьбы. Если ребенок всплывал, его признавали законнорожденным; потонувший же объявлялся незаконным. В свете такого предположения может показаться знаменательным тот факт, что во многих из этих легенд рождение ребенка объясняется сверхъестественными причинами, причем некоторые циники склонны усматривать в них деликатный синоним незаконнорожденности...»

Правда, Фрэзер тут же признает, что данное объяснение явно не подходит к истории о рождении Моисея, и все же пытается втиснуть его в эти рамки: «Библейское предание не дает никаких оснований предполагать существование каких-либо сомнений в законнорожденности Моисея: но если мы вспомним, что его отец Амрам женился на своей тетке по отцу; что Моисей был отпрыском этого брака и что впоследствии еврейский закон стал признавать такие браки кровосмесительными, то мы, может быть, вправе предположить, что мать Моисея, бросая его в воду, имела для этого причины более личного характера, чем общий приказ фараона, относившийся ко всем детям мужского пола...»