Красный шторм. Октябрьская революция глазами российских историков - читать онлайн книгу. Автор: Егор Яковлев cтр.№ 29

Большевики же смотрели на ситуацию иначе. Они не собирались опираться на олигархов. Они решили опереться на народную стихию, полагая, что она никогда не даст провалиться, если ты стал для нее своим. Это была магистральная линия Ленина, и он ее реализовал.

Иными словами, результаты интриг финансовой элиты можно охарактеризовать словом «доигрались». Давайте в завершение скажем о том, как сложилась дальнейшая жизнь фигурантов этой игры: Путилова, Коновалова, Рябушинского и других.

Большинство оказалось в эмиграции. К Путилову отношение там было очень плохое. Он установил контакты с большевиками и поддерживал отношения с наркомом внешней торговли Леонидом Борисовичем Красиным, который когда-то был представителем немецкой фирмы «Сименс» в России. Они прекрасно взаимодействовали. Путилов надеялся вернуть свои активы в виде концессий, но у него ничего не вышло. Между тем с ним многие прекратили общаться, и он доживал свой век в Париже на тихой улочке Пусси.

Эмигрировали также все представители семейства Рябушинских. Все, что удалось вывезти из России, они вложили в разные европейские акции, но все это обратил в пыль кризис 1929 года. Впрочем, глава клана Павел Павлович этого уже не увидел: он скончался в 1924 году.

Александр Иванович Коновалов жил долго и в основном во Франции. Занимался обустройством русских эмигрантов на чужбине, преподавал, сотрудничал с либеральной эмигрантской прессой. После вступления нацистов в Париж эмигрировал в США. Его сын Сергей стал почетным профессором Оксфорда, крупным историком и литературоведом.

В Париже жил и Александр Иванович Гучков. Он все время изображал бурную деятельность, но реального политического веса уже не имел. Его дочь Вера сотрудничала с советской разведкой.

Судьбы эмигрантов сложились по-разному, но мало у кого счастливо. Например, бывший морской министр Григорович, через которого проходили деньги, соизмеримые с потоками «Газпрома», умер в нищете. Что, кстати, говорит о том, что он ничего не украл. Лучше всех устроился Петр Барк, бывший министр финансов. Он вел по ходу Первой мировой войны переговоры с англичанами. Те оценили его профессионализм и предложили работу в Банке Англии, где он приобрел огромный авторитет. В результате Барк был произведен в рыцарское достоинство и получил титул баронета.

Один из болезненных моментов истории русской революции — тема террора, применявшегося противоборствующими сторонами в ходе Гражданской войны к явным или мнимым врагам, а также к населению. Характер, масштабы и число жертв террористических актов по сей день вызывают споры. Илья Ратьковский, доцент Института истории СПбГУ, кандидат исторических наук, попытался дать взвешенную оценку неоднозначным событиям революционного лихолетья.

Егор Яковлев: Давайте для начала определимся с понятиями. Что мы будем понимать под словом «террор»? Скажем, относятся ли к террору самосуды февраля 1917-го, когда матросы массово убивали офицеров на Балтийском флоте?

Илья Ратьковский: Понятие «террор», как и многие термины, имеет несколько значений. Применительно к нашей теме террор часто определяют как политику, направленную на устрашение населения, чтобы оно полностью или какие-то его категории не представляли угрозы правящему режиму, красному или белому. С этой точки зрения события, которые произошли в феврале 1917 года, оценить как террор достаточно сложно: там был разгул стихии, а не политическая воля государства. Есть и вторая точка зрения, определяющая террор как явление, имеющее социальное происхождение и направленное на устранение или запугивание врага некой социальной группы, даже и без участия государства. Конечно, самосуд матросов в отношении офицеров в 1917 году может рассматриваться как террористическая практика. Матросы, по их мнению, ставили офицерство на место, запугивали его — и не без успеха: известны случаи массового ухода с флота и из армии офицеров в февральские и мартовские дни. Поэтому, да, эти события можно расценивать в широком значении как проявление практики террора. Но это не красный террор, а социальный стихийный.

Каковы были причины этого стихийного террора? Вплетался ли он впоследствии в организованный террор красных и белых?

Несомненно, конфликты дореволюционного времени во многом определили размах насилия в годы Гражданской войны. Это в первую очередь подавление первой русской революции 1905–1907 годов — свежая рана. Но корни этого явления уходят в события начала XX века, например так называемой грабиловки в Харьковской и Полтавской губерниях в 1902-м.

Что такое грабиловка?

Это массовое явление, в котором принимали участие десятки тысяч крестьян. Заключалось оно в том, что крестьяне в условиях голода и кризиса массово приезжали в поместья местных дворян и в буквальном смысле производили экспроприацию всего. Часто это сопровождалось убийствами семей помещиков. Такое движение было характерно для украинских губерний, но и поволжские тоже затронуло. Поэтому пришлось наводить порядок с помощью войск, причем достаточно жестко. Хотя, конечно, цифры погибших при подавлении бунтов меньше, чем в период русской революции, но конфликт был. И к 1917 году он не забылся. Число его жертв можно оценить в несколько сотен человек.

То есть речь идет о том, что насилие Гражданской войны было своего рода социальной местью за предшествующие конфликты?

Да, такова одна из причин. Это было продолжение старинных социальных конфликтов, перешедших в острую фазу. Один конфликт разгорелся между крестьянами и помещиками. Другой, скажем, между казаками и иногородними, пришедшими на казацкие территории и прижившимися там за несколько поколений, но не имевшими земли. Еще один конфликт — между офицерством, с одной стороны и солдатами и матросами — с другой. До поры до времени это тлело, а потом уже, естественно…

Рвануло.

Да.

Насколько я понимаю, один из краеугольных вопросов в оценке данной проблемы — это то, что началось раньше: красный террор или белый? Как вы считаете?

Я изложу свою точку зрения, которая может отличаться от мнения коллег. Я считаю, что террор как система складывается практически одновременно и у красных, и у белых. Большевики переходят к террору летом 1918 года, и в этот же период фиксируются системные белые репрессии. Если рассматривать акции индивидуального террора, тут приоритет у противников большевиков. Первые террористические акции, направленные на физическое устранение большевистских, советских лидеров, фиксируются сразу в послеоктябрьский период. В конце декабря 1917 года в Киеве украинскими сепаратистами был убит георгиевский кавалер большевик Леонид Пятаков, причем убит после продолжительных пыток и очень жестоко: ему шашкой высверливали сердце. 1 января 1918 года произошло спланированное покушение на Ленина: его автомобиль обстреляли боевики, и только расторопность швейцарского социал-демократа Фрица Платтена, который пригнул Ленина к сиденью, спасла лидера большевиков. Организатором покушения был князь Шаховской. Подобных попыток устранить белых лидеров не было. Правда, в дальнейшем в эмигрантских мемуарах предпринимались попытки приписать большевикам такие намерения. В частности, утверждалось, что немецкая разведка, действуя руками своих агентов-«ленинцев», собиралась убить генерала Михаила Васильевича Алексеева, бывшего начальника штаба Ставки Верховного главнокомандования. Но за этими сообщениями, как показывают современные исследования, ничего не стоит.