Как знаю, как помню, как умею. Воспоминания, письма, дневники - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Луговская cтр.№ 63

А жизнь бежит, бежит вперед, и сомнения мои уже другие, чем были еще недавно, и трудности уже не те. И жалеть мне не о чем, и укорять некого, потому что все, что сейчас есть в моей жизни, — все сделано моими руками (моя нянька говорила: что потопаешь, то и полопаешь — вульгарно, но очень правильно).

А люблю я вас вовсе не за вашу любовь ко мне — кстати, ваша любовь мне как раз вовсе не очень нравится, а за то, что мне приносят много радости мои отношения с вами, не в смысле безумного веселья и легкости, а радости оттого, что я становлюсь лучше, глубже и больше. Я расту и берегу (и всячески оберегаю от вас) поэтому дружбу мою с вами, тем более что и вы, по-моему, не стали за это трудное время хуже и мельче. Конечно, если бы я смотрела на нашу дружбу так заунывно, как вы, — я бы ее давным-давно не имела. Да, я укоряю вас за то, что вы со мной не поговорили, потому что вы же сами сказали, что вам необходим этот разговор, а потом описываете мне, что мы заговорили да записали наши отношения. Что это за непоследовательность и невзрослость? Спросите меня, о чем хотите, обо всем, что вас мучает, — можете даже составить анкету — вы же знаете — я отвечу прямо, и вам ясней и легче будет жить, потому что так, как вы живете — жить нельзя. Нельзя жить на приливах и отливах своих надежд и разочарований. Если вы не понимаете меня достаточно, — переспросите или хотя бы намекните, потому что я всегда вам помогу.

Письмо ваше нехорошее. Меня-то вы, может быть, не хотели в нем обидеть, но мою жизнь хотели. Поймите же, что я и моя жизнь — это одно и то же…

Я живу очень трудно, работаю не по силам и заматываюсь предельно, но обо всем этом напишу потом, в другом письме.

Спасибо за телеграмму и за память. Обнимаю вас.

Т. Л.

Москва. 2.02.40.

Лёнечка! Какая страшная вещь жизнь. Сегодня наконец вырвалось два часа свободного времени, я села писать вам письмо и с ужасом увидела, что ваше письмо датировано 12-м числом (!) И, что самое горькое, когда я его перечитала, оно мне вдруг показалось гораздо человечнее и важнее, чем раньше. А самое неприличное, это то, что у человека (я осмеливаюсь называть себя человеком) нет буквально ни одной минуты, чтобы осуществить свое самое скромное и минимальное желание. Получается так, что я вам пишу письма в метро, в трамвае, на световых репетициях и, наконец, засыпая в постели. Это обидно, обидно и неприлично так жить.

Моя жизнь опять стала похожа на страшный сон, наполненный препятствиями, которые надо преодолеть. Встаю в 8, ложусь в 3 и весь день кручусь, как мясо в мясорубке. 20-го у меня генеральная «Золотого ключика». Спектакль этот оказался нагружен непредвиденными трудностями и осложнениями. Приходится буквально вытягивать его за уши из провала. Я бы написала вам подробнее про все свое горе, но надеюсь — рассказать на словах. Какая страшная вещь жизнь. Какими огромными трудностями приходится расплачиваться за пустяковую радость. Даже за радость творчества.<…>

Был у меня на днях Фадеев ^[41]. Я люблю его за то, что он жестоко и смело относится к жизни, и за то, что он такой широкий, большой человек. И вот он приходит ко мне искать — если не утешения, то какой-то уверенности и возобновления (я, отнюдь, не имею в виду романтические чувства) своих временно растерянных сил и чистоты.

Он говорит: я пришел к тебе, как к своей молодости, пришел посмотреть ей в глаза. Все это хорошо, я подумала, что мне, наверное, всю мою жизнь придется купаться в горе. Своем и чужом. Трудно смотреть правде, трудно смотреть горю, трудно смотреть жизни в глаза. Много для этого нужно душевных сил. И я счастлива, когда нахожу их. И я подумала, что я всегда после несчастий и трудностей испытываю какую-то грустную радость. Это оттого, что человек растет на горе.

И все-таки, хватит ли души для того, чтобы вплотную познакомиться с жизнью. Эх, Лёнечка, Лёнечка, не гудите вы на меня и не вколачивайте вы мне укоры-гвозди в голову — я ни в чем не хочу вас обвинять. И меньше всего, что вы мне не помогли в том, в чем вы и не могли мне помочь. Я себе сама самая главная гуделка, а если и бросаю в вашу сторону упреки — так это либо по справедливости, либо в минуту горечи.

Бестолково я вам пишу письмо, все это можно бы написать в двух словах так: Лёнечка, я живу черт знает как, но жилы у меня пока еще не лопнули, а голова — на одну копейку, на один медный грош поумнела. Но глупа еще эта самая моя голова, глупа и слаба. Вот и все.

Я, как пьяная, от усталости.

Прочтите год 22-ой, альманах пятнадцатый — Паустовского о Грине. Просто до крика скорбная история. Вы совсем пропали и заглохли. Просто не представляю, что у вас творится в голове и в сердце. Одно скажу — не вешайте, милый, нос.

Я написала вам тут весеннее письмо, а потом повалил снег и неприятности, а теперь появилась опять весна, но какая-то тяжелая, томительная и неулыбчатая. Черкните два словечка о своем житье-бытье. Вы обманули меня, что в марте хотите быть в Москве — или это правда?

Т. Л.

Москва. 28.02.40.

P.S. Где вы — в Ленинграде или в Новгороде?

* * *

В Москве холодная и ветреная погода, солнце хотя и светит, но по ошибке. Я поняла недавно, что обладала хлопотливым свойством плести из небольших радостей счастливую жизнь. Сейчас же я чувствую себя такой усталой, что даже это рукоделие мне не по силам.

Читали ли вы в 12-ом номере «Иностранной литературы» об О’брайеновской новелле — о том, как рассудительный пожилой почтальон решил стать деревом, ссылаясь на то, что жизнь дерева спокойнее и приятнее наполненной заботами, болезнями и усталостью жизни человека? Идея мне понравилась, и я приглядываю для себя подходящий участок и приятный ландшафт.

Кроме шуток, жизнь полна мучительными думами и безнадежной усталостью. Занята я, главным образом, тем, что стараюсь перехитрить свое начальство и убежать с работы…

Целый день рвут телефон разные люди, старающиеся на все голоса доказать мне свою преданность и мою очаровательность. Это весенние птички, исполняющие необходимый ритуал. (Удивительное дело! Я заметила, чем меньше тебе нет дела до «дел мирских» — тем мир больше интересуется тобой. Обидная несогласованность.)

Я рычу, как автомобиль и злюсь на весь свет, а больше всего на вас. Любите меня, пожалуйста, — давно уже замечено, что даже безнадежно плохие люди исправляются под благотворным действием любви.

Т. Л.

Москва, в которой я надеюсь увидеть вас в мае.

Апрель, 24, год 40.

* * *

…болею давно (с 26) и нудно. Лежу, как паралитик. Самое главное, что перестала так ужасно болеть голова. Перештопала много чулок и передумала много мыслей.

Вчерашний день я совершила безумство. Лежать бы мне нужно, Лёнечка, а я убедила Григория, что мне необходимо пойти в консерваторию и послушать 5-ую симфонию Шостаковича. Между прочим, перед концертом мне позвонил Дрейден и предложил пойти с ним, но я уже обещала другому кавалеру под названием Гриша Широков и сосватала ему птичку — Чайку ^[42]. Так что мы были все вместе. Видимо, я также полна этой музыкой, как вы спектаклем «Много шума из ничего». Нет, это все-таки другое, несравнимое и большее.