— Как приятно слышать, — улыбнулась Анника Карлссон. — А то я уже решила, что у тебя инсульт. Но не беспокойся, я обещаю не забыть о твоей баночке.
42
Бекстрём направился в бар Оперы и пообедал малосольной говяжьей грудинкой. Он просидел там дольше, чем обычно, из-за внезапно нахлынувших на него воспоминаний детства. Погруженный в возвышенные мысли, он потягивал коньяк, заказанный к кофе, сделавший его путешествие в прошлое еще более приятным. А причиной, пробудившей их к жизни, стала банка с пивными колбасками Буллена.
Не маленькая, содержавшая лишь восемь коротких колбасок, какую нашел Ниеми, а большая с целыми сорока значительно большей длины. Кроме того, в такой таре, о чем знал каждый гурман и знаток данного продукта, они были гораздо вкуснее. И потом, они имели более прочную оболочку по сравнению с находившимися в маленькой банке. Кроме того, как уже сказано, превосходили их в длине, а поскольку это никак не отражалось на толщине, получалось больше просто изумительной еды за те же деньги.
Точно как в случае Ниеми, для Бекстрёма речь шла не о колбасках, как таковых, и не вкусовых впечатлениях, которые они всегда дарили ему. Находка, сделанная во время обычного расследования убийства, разбудила более возвышенные и глубокие воспоминания, связанные с тем случаем в жизни Бекстрёма, когда он однажды ужинал со своим отцом Юханнесом Бекстрёмом, сильно пившим старшим констеблем из полицейского участка района Мария, расположенного в Сёдере в Стокгольме, где тот отвечал за арестное отделение.
Это было его единственное хорошее воспоминание об отце. Тот раз, когда они ели продукт Буллена вместе. Домашнее картофельное пюре с колбасками из большой банки.
«Неплохая еда», — подумал Бекстрём и пригубил коньяка. Пивные колбаски Буллена явно могли навести мосты между поколениями, даже между ним самим, тогда почти тринадцатилетним, и его папашей, которому стукнуло бы пятьдесят пять той же осенью, если бы он не умер от белой горячки всего за месяц до этого.
Придя домой с работы в тот день, его отец принес с собой большую банку данного деликатеса и целый литр шнапса в бутылке старой формы. Чокнутая мамочка Бекстрёма, как обычно, находилась в бегах, и они с отцом вместе поужинали. Пока папаша Бекстрём ослабил галстук, прочитал газету, накрыл на стол и позанимался еще какой-то ерундой, прежде чем подогрел банку с колбасой прямо на газовой плите, его сын сварил картошку и сделал из нее пюре. Затем он с блеском завершил свою деятельность, вылив в него стоявшие в холодильнике сливки и желтки четырех яиц, которые нашел в кладовке. И в качестве последнего аккорда посолил и поперчил все, а о толченом мускатном орехе и речи не шло. Иначе получился бы чисто бабий вкус, как считали и отец и сын.
Затем его папаша заткнул старое кухонное полотенце за воротник, чтобы не испачкать униформенную рубашку, и, налив себе первую порцию шнапса, попробовал стряпню сына.
— Легко жуется и хорошо поперчено, — сказал он и, кивнув одобрительно, положил себе полдюжины колбасок прямо из банки. — Смотри только не стань коком, парень. Слишком много педиков в данной профессии. С этим дело там все обстоит столь же плохо, как и на флоте, — констатировал старший Бекстрём, служивший офицером в пехоте, прежде чем стать полицейским. Не случайно ведь Дональд Дак шастает кругом без брюк. Если ты понимаешь, что я имею в виду, — добавил он.
— Спасибо, папа. Колбаски тоже хороши, — сказал Бекстрём.
— Еще бы, — ухмыльнулся старший Бекстрём. — Они же от Буллена. Лучше нет.
— Ты купил их в магазине на Гётгатан? Я думал, у них нет больших банок.
«И как стащишь такую, если не хочешь выглядеть как цыган?» — подумал он.
— Конфискат, — признался его отец и кивнул важно. — От одного норландского пьяницы. Из Крамфорса. Его взяли на Центральном вокзале как раз перед моим уходом со смены. Литр шнапса и большая банка колбасок. У него имелась еще бутылка, но он почти прикончил ее, пока сидел в поезде.
— И чем он собирался заниматься здесь? — поинтересовался Бекстрём. — Если успел нажраться еще до того, как вышел на перрон.
— Чертовы лопари, — вздохнул папаша Бекстрём и покачал головой. — Кто же их поймет. Утверждал, что ему надо поздравить старую тетушку, которой исполнилось девяносто лет. Банкой колбасы и литром шнапса. Да, ты же сам слышишь, как это звучит? Насколько это правдоподобно? Кроме того, было трудно понять, что он лопотал.
— Сильно напоминает ложь, — согласился Бекстрём.
Я уверен, что старуха жила в Лулео, — сказал старший Бекстрём. — А этот идиот просто-напросто сел не на тот поезд. И кстати, вбей себе в башку, когда сам станешь полицейским, что у тебя есть все законные основания поступать подобным образом. Зато, если говорить об обязанности выливать конфискованный шнапс, это чистое безумие. Убирай его к себе в шкафчик и не забывай брать с собой приличный портфель, отправляясь на работу по утрам, чтобы мог в нем все унести домой.
— Да, это ясно, — кивнул Бекстрём. — Хотя относительно законных оснований я действительно не понимаю. О чем ты, папа?
— Ты разве будешь поздравлять девяностолетнюю старуху банкой колбасы и бутылкой шнапса? Насколько правдоподобно это звучит? Типичная ситуация для конфискации, если ты спросишь меня. Кроме того, налицо явная связь между шнапсом и колбасой.
— Я не знал, что колбасу можно забирать тоже, — сказал Бекстрём. — Если говорить о шнапсе, никаких сомнений. Но не относительно ее.
— Само собой, можно, — подтвердил старший Бекстрём. — Когда налицо столь явная связь. Колбасе ведь, без сомнения, отводилась роль закуски. А значит, речь шла о потворствовании пьянству.
— Да, это ясно. Теперь мне все понятно.
— Ясно как дважды два, — сказал папаша Бекстрём, кивнул и рыгнул. — Тебе же исполняется пятнадцать скоро, кстати?
— Угу, — подтвердил Бекстрём.
«Или тринадцать, если вдаваться в детали», — подумал он.
— Принеси стакан, — приказал папа Бекстрём и махнул в направлении кладовки. — Тогда самое время и тебе выпить немного.
Потом он налил им обоим. Посмотрел серьезно на сына, прежде чем поднял свой стакан на уровень верхней пуговицы рубашки.
— Если у тебя не будет проблем со шнапсом, важно, чтобы ты научился пить благочинно. Посмотри мне в глаза и ответь честно, Эверт. Ты впервые будешь пробовать его?
— Да, — солгал Бекстрём и кивнул. — Да, папа, абсолютно честно. Клянусь. Я никогда не выпил ни капли за всю мою жизнь.
Теперь я полностью уверен в том, — сказал папаша Бекстрём с чувством, — что твоя мать попивает тайком. Бегает кругом и прикладывается к моим бутылкам. Пусть я стащил ей банановый ликер на день рождения и портвейн на Рождество.
— Да, мама попивает, конечно, к сожалению, — согласился Бекстрём, озабоченно наморщив лоб. — Но есть одно дело, которое меня интересует.
— И какое же?
— Почему она насаживает резинку на бутылку. На краю того, сколько в ней осталось, значит. Я имею в виду, на случай если кто-то захочет тайком отпить ее ликер. Достаточно ведь просто сдвинуть резинку вниз.