Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала - читать онлайн книгу. Автор: Денис Лешков cтр.№ 18

Впоследствии, в августе, когда наш И. Г. Вольфсон уезжал на Кавказ домой, мы поехали его провожать из Павловска в Петербург на Николаевский вокзал таким же образом: втроем на велосипедах. Потом снялись в Петербурге у ворот одного дома группой и вернулись обратно. Здесь уже не было таких приключений, как в первую экскурсию.

22 июля в Глазове (одно из подгородных дачных местечек, близ Павловска) ежегодно устраивались танцы под специально нанимаемый оркестр, иллюминация, баталия конфетти и т. д. Мы опять-таки четверо на велосипедах (я, Толстиков, Прибыльский, Денисьев) порешили туда ехать. Так и было. Мы поехали, танцевали там целый вечер, познакомились с несколькими барышнями. Самая интересная из них была одна хорошенькая, белокурая, нечто среднее между девчонкой и барышней Marie Соколова. Она очень мило танцевала, мы ухаживали все четверо за ней целый вечер. Гимназист Прибыльский (порядочное дерьмо, как это оказалось впоследствии) особенно старался выделиться перед нами. Моя башка в эти поры была занята совсем другим, но я ухаживал за этой Marie, исключительно чтобы позлить Прибыльского. Наконец, вечер кончился и мы отправились провожать сию даму домой, в Тярлево, соседнюю дачную местность. Мне удалось раньше Прибыльского предложить ей руку, на что тот был в большом гневе. На другой день, когда мы вечером сидели в беседке садового буфета в Павловском вокзале и пили пиво, разговор перешел на тему о Marie Соколовой. Я все время изводил Арамиса (нас называли мушкетерами по роману Дюма — я был Атосом, Денисьев — Портосом, Прибыльский — Арамисом, а Толстиков мнил себя д’Артаньяном), я утверждал, что Marie совершенно не интересуется Арамисом, а мне ничего не стоит добиться ее взаимности. Дело кончилось тем, что я держал пари на угощение выпивкой в этом самом ресторанчике, по которому я брался в срок не больше месяца покорить сердце этой Marie. Доказательством должно было служить то, что она меня будет целовать на заранее условленной темной аллее за Тярлевом! Пари довольно оригинальное и рискованное… Я не столько боялся проиграть, сколько не хотел из самолюбия потерять свое первенство и влияние в компании.

После этого я целых три недели ежедневно шлялся в Тярлево. Сначала болтал с ней у ее калитки, потом стали прогуливаться по парку, потом я учил ее кататься на велосипеде, ездили по парку, однажды просидели целый вечер tête-à-tête ^[29] на «острове любви». (Там еще в память этого дня до сих пор красуются наши вензеля, вырезанные ножом на скамейке.) Пари было не очень-то легко выполнить, ибо я располагал очень небольшим временем, так как не всегда удавалось вытащить ее гулять, а если она поздно возвращалась, ей влетало от старшей сестры и матери. Тем не менее дело шло успешно. Много облегчало то, что здесь пришлось иметь дело не с опытной головокружительницей, а с наивной и неопытной девчонкой. Это, повторяю, был очень милый и изящный ребенок, а потому сие пари имело и лично для меня некоторый интерес. Конечно, пришлось изобразить влюбленного. Не стану описывать всех своих маневров, да мало ли существует общеупотребляемых в подобных случаях приемов?.. Надо заметить, что во всем этом мне все время ужасно мешали сам Прибыльский и еще одна гнусная личность, гимназист Эдельштейн, которые всевозможными средствами старались очернить меня в ее глазах и даже несколько раз, когда мы с ней гуляли в парке, ходили за нами. Это кончилось тем, что я однажды чуть-чуть не треснул Эдельштейна в Павловске на музыке, наподобие того, как это сделал Вольфсон с Глыбовским.

Тем не менее пари было выиграно, то есть в один прекрасный день я, взяв честное слово с Прибыльского и Толстикова, что они елико возможно скроют свое присутствие, показал им место в кустах близ березового бульвара, где расположиться и наблюдать. Сам я отправился на велосипеде к ее даче и стал особенным, условным образом звонить, проезжая мимо. Затем она осторожно вышла (было уже около 10 часов вечера), покрылась с головой шалью, я оставил велосипед в саду, и мы пошли под руку краем оврага, вокруг станции к бульвару, и сели на «нашу» скамейку. (Замечательно, что в подобных случаях всегда бывают любимые скамейки, и сколько у меня бывало романов, столько существует и «наших» скамеек.) Там мы сидели, я пускал фразы самого высокого «штиля», ну и, само собой разумеется, целовались… что и требовалось доказать. Прибыльский был уничтожен и ходил как Отелло, но от угощения каким-то образом уклонился.

Само собой разумеется, что, выигравши пари, все-таки порвать всего было нельзя, да оно становилось отчасти и интересным, так что я с этой Marie Соколовой возился еще и в Петербурге, был несколько раз с ней на «берновских утрах» с танцами в Кредитном собрании, разъезжал по городу и т<ак> д<алее> вплоть до декабря, когда, наконец, все само собою кончилось.

VI

В это же памятное лето 1901 года на закрытии Павловского вокзала у меня произошло объяснение с первым моим романом, после чего последовал окончательный разрыв. Она, конечно, видела меня много раз с нашей ingénue Л. М. К., поняла, что здесь дело не чисто, и наблюдала более внимательно. В середине лета она, как лютеранка, готовилась к конфирмации и ежедневно ходила парком в Царское Село. Вначале, до 24 июня, я ходил и провожал ее охотно, ибо прежняя привязанность еще существовала. Но 24 июня, на спектакле, я, что называется, потерял голову от Л. М. К., а прежнее вытеснилось совершенно. Но я не знаю, почему (до сих пор не могу дать себе в этом отчета) у меня не хватило духу объясниться сразу и бросить эти прогулки в Царское Село. Конечно, она стала замечать мою холодность, но еще не знала, чем это объяснить. Хотя она на наших спектаклях и бывала, но сидела в публике и не могла видеть, как я в антрактах в уборной изощрялся перед Л. М. К. и целовал по 1000 раз ее руки. Но в дни, когда не бывало репетиций, на музыке я сидел всегда с Л. М., и, очевидно, № 1 скоро поняла, почему я стал от нее сторониться.

На закрытии, в первом антракте, она, проходя мимо меня, посмотрела на меня в упор и быстро пошла через мостик в парк. Это был условный знак, и я пошел за ней. Переходя мост, я соображал и обдумывал, что я буду говорить, ибо знал, что объяснение неизбежно. Имеет смысл гнаться за двумя зайцами, если хочешь поймать обоих. Глупо было ломать дурака и нужно было кончить. Мы молча дошли до «соломенного дворца» под удалявшиеся звуки «Итальянского каприччио» Римского-Корсакова. Здесь я пустил в ход все свое красноречие и очень осторожно дал понять, что между нами, собственно, ничего не было, да и быть не могло, была детская глупая игра, которая с летами должна наскучить и кончиться. Целый час мы просидели, я философствовал на эту тему, потом мы распрощались с намереньем все-таки остаться друзьями, она пошла домой, а я опять в вокзал. После этого мы еще несколько раз встречались, впрочем больше при других. Теперь, то есть по прошествии 3-х лет, она много изменилась, влюблена в какого-то пехотного офицера, а меня, кажется, окончательно забыла.