Генерал Ермолов - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Лесин cтр.№ 87

26 декабря Ермолов оставил Акушу, заехал в Мехтулинскую провинцию, где убедился, что оставленный там русский гарнизон под командованием полковника Верховского мирно уживается с местными горцами. «Они уразумели, — пишет наместник о дагестанцах, — что войска, бывшие ужасом для врагов, украшает снисходительное и великодушное поведение».

* * *

11 января 1820 года Ермолов прибыл в Дербент, где встретился с Муравьёвым, ожидавшим его после возвращения из Хивы.

Во время встречи с Алексеем Петровичем Николай Николаевич не сумел скрыть тягостного впечатления от рассказов своих приятелей, что не ускользнуло от внимания проницательного генерала. «И этот осуждает меня», — подумал он и сухо сказал:

— Докладывай.

Алексей Петрович слушал Николая Николаевича рассеянно и, кажется, не воспринимал его рассказа, а когда тот закончил, приказал изложить все письменно и представить ему отчет о поездке в Хиву не позднее следующей недели.

Слухи о мужестве капитана гвардии стали достоянием общественности, о его поездке в Хиву писали российские газеты, на его тифлисский адрес хлынул поток писем от друзей и даже совершенно незнакомых людей. Вот что писал ему из Тульчина, например, Иван Григорьевич Бурцов, будущий декабрист:

«Имя твое, достойнейший Николай, превозносимо согражданами. Подвиг, совершенный тобой, достоин славного Рима. Как ни равнодушен век наш к подобным делам, но не умолчит о тебе история. Суди же, какою радостью исполнены сердца друзей твоих! Всегда друзья твои славили и чтили твою чувствительность, душевную крепость: теперь отечество обязано перед тобой — оно в долгу у гражданина, торжественное, превосходное состояние!»

Отдавая должное отважному капитану, Алексей Петрович написал его начальству в Петербург:

«Гвардейского Генерального штаба капитан Муравьёв, имевший от меня поручение проехать в Хиву и доставить письмо тамошнему хану, несмотря на все опасности и затруднения, туда проехал. Ему угрожали смертью, содержали в крепости, но он имел твёрдость, вытерпев всё, ничего не устрашиться; видел хана, говорил с ним и, внуша ему боязнь мщения с моей стороны, побудил его отправить ко мне посланцев.

Муравьёв — первый из русских людей побывал в сей дикой стране, и сведения, которые передаст он нам о ней, чрезвычайно любопытны. Увидев его в Дербенте, я пришлю вам рапорт о происшествиях и похвальной решительности капитана гвардии .

Сколько можно изменять и присягать России, чтобы убедить её в своей преданности? Трудно сказать. Вот, например, Сурхай-хан Казикумыкский только перед генералом Ртищевым раскаивался несколько раз в своих изменах, клялся служить верно. Стоит ли говорить, что ни одного из своих обещаний он не сдержал и угрызений совести не испытывал. В связи с этим Ермолов писал:

«Если генерала Ртищева отвлекали важнейшие занятия, то мог он, по крайней мере, не входить в сношения с явным изменником, сношения, которые он не иначе должен был разуметь, как прощение его преступлений» .

У Сурхая Казикумыкского были причины бояться появления русских в Южном Дагестане. Только во время наместничества Ермолова он вместе с акушинцами действовал против Пестеля, посылал свои войска на помощь мехтулинскому хану, поддерживал уцмия Каракайтагского и, наконец, вместе с аварцами сражался при Болтугае. Всё это убедило главнокомандующего принять решительные меры против изменника. Тот знал об этом, собирал силы в Хозреке и готовился к обороне.

19 января 1820 года Ермолов объявил населению Дагестана, что за измену Сурхай высочайшим повелением императора Александра I отстраняется от власти и Казикумыкская провинция передаётся в управление Аслан-хану Кюринскому, верному России.

Для исполнения высочайшего повеления в Казикумыкское ханство отправляется генерал Валерьян Григорьевич Мадатов с сильным отрядом, в состав которого зачисляется по его просьбе испанский революционер на русской службе дон Хуан Ван Гален. Он оставил нам свои воспоминания, изданные в Лондоне, о чём я уже упоминал, в которых дал подробное описание этого похода, за что ему должны быть благодарны многие поколения русских историков и биографов Алексея Петровича Ермолова.

Отряд Мадатова формировался в Ширванской провинции. В конечном счёте его составили пять батальонов пехоты, одна тысяча отличной мусульманской конницы, сотня казаков и четырнадцать орудий. Этот летний горный переход по трудности, может быть, и нельзя сравнивать с суворовским переходом через Альпы, но был он чрезвычайно опасным. Несмотря на соблазн пуститься в описание его, сдержу свои эмоции, ибо Ермолова там не было. Он почти всю вторую половину 1820 года находился в Тифлисе. Но об этом позднее…

Преодолев все препятствия, отряд Мадатова достиг Кубы, где его встретил полковник русской армии Аслан-хан Кюринский с восемью сотнями своей конницы, выстроенной на обширной поляне. По свидетельству Ван Галена, всадники приветствовали князя радостными криками. На всех лицах отражался восторг, вызванный звуками музыки и ожиданием близких сражений.

Утром 5 июня Мадатов получил сообщение о скоплении больших сил горцев в Хозреке. Переправившись через бурный Самур, отряд князя к вечеру вступил в пределы Кюринского ханства, где должен был сразиться с двадцатитысячным войском Сурхая.

Командование всей туземной конницей Мадатов поручил Аслан-хану, а её авангард он подчинил его брату Гасану.

Сражение началось рано утром 12 июня. Князь бросил авангард Гасана против левого фланга неприятеля, чтобы сбить его с высот и открыть отряду путь на Хозрек. В этой опасной атаке принимали участие майор Нижегородского драгунского полка дон Хуан Ван Гален и капитан Александр Иванович Якубович.

Два раза герои князя Мадатова врывались на высоты перед Хозреком и дважды отступали. «При этом, — вспоминает Ван Гален, — я был невольным свидетелем нескольких сцен ярости, до которой доходили азиатские воины…

Я видел одного кюринского всадника, борющегося с лезгином в предсмертной агонии. Они рвали друг друга зубами и, наконец, обнявшись, покатились в скалистую пропасть, увлекая за собою и своих лошадей, которых держали за повод.

Я видел другого лезгина, который, поручив свою лошадь товарищу, сползал вниз по страшной крутизне под нашими выстрелами только для того, чтобы отрезать голову неприятелю, сто раз рискуя при этом потерять свою…»

Во время третьей атаки неприятель был смят и опрокинут. Преследуя противника, отважный командир авангарда Гасан-ага пал, сражённый пулей в самое сердце. Замешательство, возникшее в связи с гибелью начальника, устранил Мадатов, подкрепивший свою конницу тремя ротами Апшеронского полка, с которыми сам явился на место боя. Лезгинская конница рассыпалась по окрестным горам. Тогда же удачным выстрелом из пушки был взорван пороховой склад в селении на подступах к Хозреку. Воспользовавшись паникой в рядах врага, русская пехота устремилась в атаку и захватила окопы передовой линии обороны Сурхай-хана.