Генерал Ермолов - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Лесин cтр.№ 21

«Если уже судьба определила восторжествовать Наполеону под Фридландом, — писал немецкий свидетель этого сражения, — то зачем должна была там пострадать русская армия без всякой вины своей?»

Если армия не виновата в поражении, то кто? Естественно, главнокомандующий, скованный страхом перед «чрезвычайной предприимчивостью» Наполеона. Впрочем, нельзя снимать ответственности и с военного министра, и с императора, которые не прислали до сих пор подкреплений. Без них Беннигсен вообще не считал возможным дать французам генеральное сражение, почему и избрал вариант с отступлением за Прегель.

Государь не мог продолжать войну. И ни один из его советников, кроме министра иностранных дел Андрея Яковлевича Будберга, не посмел возразить ему. Армия потеряла треть своего состава, сотни офицеров; генералы, особенно лучшие, излечивались от ран, а те, что остались в строю, в большинстве своем не имели ни боевого опыта, ни военных талантов. Наконец Александр осознал отсутствие способностей у главнокомандующего. Государь мучительно пытался понять, почему в столице сложилось столь высокое мнение о Беннигсене, в то время как здесь, в войсках, он не пользовался авторитетом; все считали его вялым и нерешительным. В самом деле, после каждого сражения «спаситель России и всей Европы» засыпал его величество победными реляциями, но тут же отступал вместо того, чтобы идти вперед.

— Нашими победами при Пултуске и Эйлау мы обязаны не Беннигсену и его мнимым талантам, а исключительно доблести русских солдат, — подвел итог своим грустным размышлениям император Александр Павлович в присутствии князя Алексея Борисовича Куракина .

Перемирие было ратифицировано монархами 10 июня 1807 года. Через два дня состоялась знаменитая встреча Александра и Наполеона посреди Немана на плоту…

Несмотря на великий соблазн броситься в описание торжеств после катастрофы, я вынужден отказаться от этого, ибо полковник Ермолов в них не участвовал. 25 июня состоялось подписание Тильзитского договора «о мире и дружбе». Самым унизительным условием его было присоединение России к континентальной блокаде Англии.

«Этим миром царь опозорил себя, — писала в дневнике графиня Фосс, обер-гофмейстерина прусского королевского двора, — но больше всего в нем виноват великий князь…»

Да, она очень мила. И в уме ей не откажешь. Но не стоит так безоговорочно с ней соглашаться. Действительно, великий князь Константин Павлович еще до поражения под Фридландом убеждал венценосного брата вступить в переговоры с Наполеоном. Он находился в армии, видел ее состояние и неспособность противостоять «испытанным в боях и по-прежнему непобедимым французским войскам». Александр же судил об обстановке по донесениям главнокомандующего, который все одерживал победы, но после каждой отступал и всякий раз находил объяснение своей тактике. Поэтому государь держался до конца, продолжая войну. А прислушайся он к совету цесаревича, может статься, и мир был бы не столь унизительным.

В одном графиня права: мир был унизительным, и царь опозорил себя. Так считали и в самой России. Некоторые впечатлительные современники даже заливались слезами, ознакомившись с условиями Тильзитского договора, например П.Я. Чаадаев. А кто и когда считался с побежденными?

Виновником поражения был, конечно, Александр I. Прекрасную армию, явившую столь много доказательств своей храбрости, он вверил сначала пребывающему в маразме М.Ф. Каменскому, а потом непомерно честолюбивому и нерешительному Л.Л. Беннигсену, когда у него был М.И. Кутузов, несправедливо обвиненный им в поражении под Аустерлицем.

По пути в Россию Алексей Петрович остановился в Вильно, где навестил Беннигсена. Леонтий Леонтьевич принял его с прежней благосклонностью. Долго говорили о минувшей войне. Он мучительно переживал поражение и охлаждение к нему императора, искал и без труда находил оправдание своим неудачам.

— Разве так предполагал я начать летнюю кампанию в Пруссии? Мне обещали прислать подкрепление в тридцать тысяч штыков и сабель. Обманули. Потом уверяли, что получу непременно к первому числу мая, но и по день заключения мира не прибыло и одного человека. Посуди сам, голубчик, возможно ли было мне действовать наступательно?

Алексей Петрович согласно кивал головой. А генерал продолжал:

— Сразу после успеха под Прёйсиш-Эйлау я предлагал государю отправить к Наполеону известного ему человека, например Николая Федоровича Хитрово, якобы с предложением обменять пленных, а на самом деле — выяснить, что может склонить его к заключению выгодного для нас мира?

«Похоже, уже в начале войны не верил ты, Леонтий Леонтьевич, в успешное окончание ее, — думал Алексей Петрович. — Потому-то после победы при Прёйсиш-Эйлау отказался преследовать неприятеля и решил отступать к Кенигсбергу».

Из Вильно Ермолов отправился в Шклов, где нашел дивизию, к которой был приписан для продолжения службы. Там состоялась его встреча с Аракчеевым. Граф Алексей Андреевич, не скрывая своего нерасположения к полковнику Алексею Петровичу, довольно грубо сказал:

— Господин Ермолов, я ожидал вас для объяснений о недостатках еще в Витебске! Почему не приехали?

— Ваше сиятельство, неблагорасположение ко мне не должно препятствовать рассмотрению моих рапортов, — ответил Ермолов.

Алексей Петрович не скрывал своего намерения оставить службу. Аракчеев, несколько смягчив гнев, предложил ему взять отпуск для свидания с родственниками и приказал приехать в Петербург, чтобы познакомиться с артиллеристом поближе .

Ермолов получил назначение в дивизию генерал-лейтенанта князя Аркадия Александровича Суворова с квартирой в Любаре, что на Волыни.

Он прибыл в Петербург, когда Аракчеев оставил должность инспектора артиллерии и занял кресло главы военного ведомства. Он встретил Алексея Петровича с видимым радушием и сам представил Александру I, предварительно настроив императора в пользу полковника. Государь пожаловал ему чин генерал-майора, назначил инспектором части конно-артиллерийских рот, расквартированных на юге России, и добавил к жалованью две тысячи рублей .

Чем можно объяснить столь резкую перемену в отношении Аракчеева к Ермолову? Сам Алексей Петрович не оставил ответа на этот вопрос. Думаю, однако, граф не хотел лишиться умного, преданного службе офицера.

Ермолов умел нравиться. «Он всегда одинаков, всегда приятен, — писал А.С. Грибоедов, — и вот странность: даже тех, кого не уважает, умеет привлечь к себе…»

Ермолов не уважал Аракчеева и все-таки сумел привлечь его к себе. Всесильный временщик, перед которым дрожала вся сановная Россия, чуть ли не умолял тридцатилетнего полковника, дабы он «всегда оставался ему хорошим приятелем». И он оставался, правда, своих отношений с одиозным Змеем Горыновичем, как называли друзья Алексея Петровича нового военного министра, не афишировал.

В новом звании и должности отправился Ермолов инспектировать конную артиллерию Молдавской армии. В Валахии встретился с генерал-лейтенантом Милорадовичем, участвовал в его ежедневных праздниках, устраеваемых для возлюбленной, жил весело, выслушивал рассказы Михаила Андреевича о его победах, в частности в сражении при Обилешти 27 декабря 1806 года, в результате которого был взят Бухарест: