Ты следующий - читать онлайн книгу. Автор: Любомир Левчев cтр.№ 77

Еще кое-что застряло в моей памяти из того далекого Ловеча, а именно — жестокая реплика Джери:

— Ты видишь вон те скалы, которые торчат по обе стороны дороги? Там плачут твои вечерние девочки и мальчики с разрезанными штанинами. И ты, если не сбавишь темп, скоро к ним присоединишься.

Меня потрясла новость о возвращении исправительных лагерей. Значит, вот в чем была суть акции против хулиганов?

Судьба словно заботилась о том, чтобы наши дороги пересекались. Нас с Джери одновременно приняли в Союз писателей. Его утвердили сразу в качестве члена (вообще-то тогда полагалось сперва побыть кандидатом). На том же заседании, на котором нам вручили членские билеты, его наградили премией Союза писателей. В то время она считалась второй по значимости, деньгам и славе после Димитровской премии в области литературы. Думаю, что во всей истории Союза писателей есть еще всего один подобный случай: это случай Виктора Паскова, которому я лично одновременно вручил и членский билет, и союзную премию. (Но и эпоха тогда была уже иной, и чудеса повторялись.)

А Георгий Марков вправду воспринимался как некое литературное знамение. Его книги считались образцом современного социалистического реализма. Мысль Джери танцевала на краю дозволенного, но никогда не падала в пропасть. В конце концов его произведения всегда оказывались исключительно жизнеутверждающими, иначе говоря — политически правоверными. Это «везение» не могло не раздражать менее удачливых его собратьев по перу. Они не упускали случая уязвить его, объясняя литературные успехи тонким и хитрым конформизмом. И тогда, когда большинство из нас уже приближалось к тому состоянию, которое позже назовут диссидентством, блестящий Джери Марков будто бы отдалялся от него. Но магнитная стрелка не может отклоняться от меридиана вечно.

Джери был страстным картежником, авантюристом. Он ставил на кон огромные по нашим тогдашним представлениям суммы. Однажды он продал свою старую машину, чтобы раздобыть денег всего лишь на одну ночь игры. И проиграл. Впрочем, он абсолютно реалистично описал это в одной из лучших своих книг — в «Портрете моего двойника». В этой области наши пути пересечься не могли. А его состояние здоровья не позволяло ему участвовать в наших чудовищных попойках — так же, как мои карман и характер не давали участвовать в оргиях азарта.

•

Мы напивались и медленно трезвели. Но я помню, как однажды мне довелось протрезветь внезапно.

Я тащился по бульвару Раковского со смутной целью добраться до «Славянки». У небольшого углового заведения с двумя стеклянными витринами во всю стену было много «ласковых» прозвищ. Его называли «Завалинкой», потому что разнообразные искатели приключений ошивались там в надежде завалить какую-нибудь красотку. Его называли и «Телевизором», потому что с улицы на тебя смотрела вся София. Впрочем, ты тоже мог созерцать человеческий водоворот. Перед чешским культурным центром я встретил Косту Кюлюмова — полковника государственной службы безопасности с неудержимой тягой к литературе. Значит, и он уже вернулся из «Рабиса». Он взял меня под руку и предложил прогуляться и поговорить, прежде чем зайти в «Славянку».

— Откуда ты знаешь, что я иду в «Славянку»?

— Профессиональное чутье. Куда еще ты можешь идти в это время?

Первым делом Коста доверил мне священную тайну: в Министерстве внутренних дел создается какой-то совершенно новый «культурный отдел». После чего неожиданно посочувствовал мне. Мол, он-то знает, как тяжко прокормить такую большую семью на мизерную зарплату. Коста еще добавил, что, по его мнению, со мной поступили очень несправедливо, когда обвинили во всех (несуществующих) грехах и отправили «изучать жизнь народа», разрушив тем самым мою личную жизнь.

— Все уже в прошлом, — попытался перебить его я, тронутый, однако, проявленным сочувствием. (Много ли нужно, чтобы растрогать пьяного поэта!)

— В прошлом? Это ты так думаешь! Ты знаешь, какими злопамятными бывают люди?

К сожалению, я знал.

И тут полковник Кюлюмов вбил в мое размякшее сердце невероятное предложение. Он пригласил меня на работу в свежесформированный «культурный отдел»! Это помогло бы мне решить все финансовые и политические проблемы.

Алкоголь, как испуганная птица, выпорхнул из меня на волю.

— Но я же работаю, и работа мне нравится… — это первое, что пробормотал я в ответ.

— Ну да, конечно! Я знаю! И это прекрасно! Будешь работать на двух работах.

Тут я повесил паузу куда длиннее, чем можно было ожидать. И Коста засмеялся:

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты думаешь, что я хочу завербовать тебя в тайные агенты. Ты думаешь, что скажут твои друзья, когда узнают о нашем разговоре… Во-первых, это совсем не такая работа. Никто не потребует от тебя прослушивать телефоны друзей и писать на них доносы. Для этого хватает кадровых сотрудников и добровольцев… плюс техника. Ты будешь давать нам советы по художественной части. Будешь оценивать явления. Рекомендовать решения. Необязательно выигрывать выборы, чтобы руководить. Ты способный писатель и искренний идеалист… А за своих друзей не волнуйся — они давно уже работают на нас…

Оправившись от шока, я взял инициативу в свои руки:

— Бай Коста… ты же видишь, как я растерялся… Это все из-за доверия, которое ты мне оказываешь. Я очень тебе благодарен за заботу… но, к сожалению, кроме тех качеств, которые ты мне приписываешь, у меня есть и другие, куда более очевидные. Прежде всего, я ужасно недисциплинированный человек. Анархист! Я не переношу, когда кто-то мною командует. К тому же я невозможный идеалист, — блеял я полковнику чистую правду. — Так что я несовместим с военизированной организацией… А еще я совсем не умею хранить тайны. — Вот это была чистая ложь, но надо же мне было как-то спасаться. — А вы все-таки тайная служба. И мое назначение стало бы катастрофой. Так что… к сожалению… я абсолютно не подхожу для твоей прекрасной должности…

Коста смеялся и смотрел на меня прищурившись, так, как смотрят неудачливые кавалеры в «Завалинке». Чтобы нарушить неловкую паузу, я наивно спросил:

— А что это за мои друзья, которые на тебя работают?

— Почему на меня? Я что, феодал какой? Мы работаем на одном фронте. Каждый трудится по мере сил.

— Ладно, назови хоть одно имя.

— Ну самые известные — Павел Вежинов, Богомил Райнов, Кирил Войнов…

— Про этих каждый знает, — перебил его я. — Назови кого-нибудь из моей компании.

— Скажем, Джери Марков.

Мне следовало бы прикинуться, что и это мне известно. Но меня словно парализовало. Та самая веревка, о которой нельзя упоминать в доме повешенного, сжала мое горло. И разговор на этом закончился.

Больше никто и никогда не поднимал со мной эту тему. Это свидетельствует о том, что тот зондаж, вероятно, был серьезным и наверняка отразился в моем досье в виде пометки «Не клюет!», или «Виляет!», или бог знает какой еще пометки.