– А ты ведь фашист. Как смеешь так рассуждать. Ведь он – классик.
– Русский.
– А какая разница?
– Большая.
Парень, который шёл молча слева, глянув на говоруна, неожиданно заговорил:
– А ты Эл кто? Вольф?
– Серенький волчок – ты не цапнешь, случаем нас за бочок? – снова съязвил блондин, обернувшись назад. Все захохотали. Макс вызывающе посмотрел на своего оппонента. Губы его расплылись в самодовольной улыбке:
– Чё? Съел. – Нагнувшись и, приложив ладонь к уху, он весело спросил. – Как там тебя твоя Маринка называет? А-а? Не слышу!
Парень замолчал. Лицо его покрылось красными пятнами, губы задрожали:
– Дебилы. Чё ржёте как кони?
Всё дружно захохотали, наслаждаясь победой и унижением ближнего. Эл, пересиливая волнение и конфуз, почти истерично закричал:
– Да, да я Вольф! И Маринка меня так называет! Уроды!
Так за разговорами кодла незаметно прошла в следующий вагон. В середине, у окна, приютилась группа гастарбайтеров. Они сидели тихо, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Переговариваясь в полголоса между собой, они, время от времени, настороженно оглядывались по сторонам. Боевики, заметив чужаков, сразу преобразились. Хитро и многозначительно переглянувшись между собой, они решительно направились к ним.
– А вот и наши младшие братья из солнечного Чуркистана. Ну, здорово, господа-приезжие. А аусвайс у вас имеется? – хлопая битой по ладони, заговорил Макс.
В купе сидело человек шесть-семь мужчин, которые испуганно и подозрительно смотрели на подошедших. Макс, ткнув битой в плечо крайнего, грубо спросил:
– Бабки есть?
– Деньги нет. Работа нет, – пристально глядя на Макса, сказал смуглый черноглазый человек лет сорока, срока пяти.
– А мне по барабану: есть, нет. Гони бабки, чурка, – начиная заводится, зарычал Макс. Перехватив биту, он размахнулся:
– Щас я вам объясню, как надо отвечать старшим.
Дубинка, описав в воздухе дугу, опустилась на парня с краю. Тот успел уклониться, и удар пришёлся по плечу. Увернувшись от второго удара, он отскочил в сторону и выхватил нож. Всё купе пришло в движение. Драка вступила в решающую фазу. Крики, мат, глухие удары о мягкое тело и стон смешались в один сплошной непередаваемый шум. Сиденья и стены замазались кровью. Из соседних купе стали раздаваться голоса возмущения и испуга. Кто-то кричал, чтобы скорей позвали милицию. Драка закончилась так же неожиданно, как и началась.
– Атас! – чётко и ясно прозвучало в этой сумятице. Группа нападающих, мгновенно собравшись, бросилась в разные стороны. Они исчезли так же быстро, как и появились. Вытирая избитые лица, держась за руки и головы потерпевшие, тоже не мешкая, ретировались вслед за первыми. Редкие пассажиры кто с жалостью, кто с любопытством провожали их пытливыми взглядами. Какой-то худой, измождённый старик строгим сочувствующим взглядом пристально смотрел вслед уходящим, и глаза его были полны растерянности и разочарования. Лицо пожилого мужчины было бледным, а синюшные губы с трудом что-то пробормотали:
– Вот стервцы, вот стервцы. За что избили людей? Совсем отбились от рук. Это ж куда годится!
Состав остановился на каком-то полустанке. За окном темнел пустынный перрон, освещённый тусклым светом одиноких фонарей. В вагоне появилась милиция. Вслед за ними, вынырнув как из-под земли, забежали журналистка с оператором. Оглядев опытным взглядом купе, капитан подошёл к свидетелю и о чём-то его спросил. Слушая очевидца, он равнодушно записывал показания в блокнот. Молоденький сержант с автоматом, в бронежилете и каске стоял рядом, совершенно безучастный к происходящему. Его отсутствующий, не воинственный взгляд был далёк от этой человеческой трагикомедии. О чём он думал в этот момент – одному богу известно; ясно было одно: только не о произошедшем. Глядя на его простодушное, почти девичье лицо, тонкую шею и нежные, длинные пальцы, невольно возникал вопрос: зачем он здесь? Оператор, развернув аппаратуру, буднично приступил к съёмке. Энергичная, деловая девушка, взяв микрофон, уверенно заговорила на камеру. Никто даже не заметил старика, который опустив голову на спинку сиденья, лежал без движения.
Выбежав из вагона, Макс с Феликсом быстро спустились по лестнице и растворились в темноте. Внизу к ним подбежали остальные пацаны. Все, громко переговариваясь, торопливо зашагали прочь. Нагнув голову, Макс посмотрел на куртку. Глубокий порез темнел в правом нижнем боку. В испуге, он резко провёл по нему ладонью. Кровь медленно сочилась из дырки. Свитер и рубашка намокли. Глянув назад, он зло, сквозь зубы процедил:
– Вот сука, зацепил меня плотно. А видал, как его я отоварил. Будет помнить, гнида.
– Видал, как я того пинком в глотку, чуть окно не разбил, – затараторил блондин.
– А этот чёрный мужик машется неплохо. И тебе глазок разукрасил. Ну-ка покажи, – обратился Макс к молчаливому парню.
– Да, пошёл ты! Сам на свою рожу посмотри. Тот молодой ногами работает не хуже, Гендосу по шее накостылял, – угрюмо ответил он.
– Ничего не накостылял, это тебе тот чёрный урод по морде настучал, – огрызнулся блондин.
– Не он, а я ему по балде настучал, вся в крови была, – уверенно ответил парень.
Впереди, между сосен, ярко вспыхнув, замаячили огоньки; продолжая громко переговариваться, ватага скрылась среди тёмных домов и деревьев. Всё стихло. Лишь изредка, какой-то отдалённый глухой звук, прорвав мёртвую тишину дачного массива, гулко вздохнув, эхом отдавался в тёмной немой высоте.
Сергей приехал в больницу после обеда, ближе к вечеру. Пройдя в приёмную, он поинтересовался у медсестры:
– Здравствуйте, девушка. Вы не подскажете, где лежит старик с сердечным приступом?
– Как фамилия? – равнодушно спросила она.
– Понимаете, девушка, я не помню фамилию. Ну, дед, фронтовик, его ещё вчера по телевизору показывали. Там какая-то драка произошла, а он как назло оказался рядом и переволновался видать. Ну, старый, что поделаешь.
– А-а, это тот с инфарктом, в девятой.
– Можно к нему пройти?
– Только недолго. Доктор предупредил: с ним осторожно.
– Конечно, девушка. Я только на минутку.
Длинный светлый коридор тянулся вдоль открытых и закрытых дверей. Навстречу шли больные, медсёстры, врачи в белых халатах. Все разговаривали тихо, вполголоса, пахло лекарствами. Подойдя к двери, Сергей остановился. Мысленно он соображал, как начнёт разговор. Прошла минута, и он открыл дверь.
Палата была просторная, светлая. Больных было мало. В углу, у стены, на кровати, прикрыв веки, неподвижно лежал старик. Его продолговатая, почти лысая голова беспомощно темнела на белой подушке. Редкие седые волосы ещё кое-где виднелись на голове. Сергей в нерешительности остановился. Было бы неправильным будить старика. Прошла минута, и дед открыл глаза. Он пристально посмотрел на парня. Сергей, преодолев робость, негромко заговорил: